Мускат утешения

О'Брайан Патрик

Они скромно стояли на корме у подветренных поручней квартердека, и им открывался славный простор голубой воды — бесконечная череда широко отстоящих друг от друга закругленных гребней, иногда белых на вершине, пересекаемых рябью от местного течения. Медики непринужденно склонились над поручнями. Иногда до них долетали брызги — но под солнцем, теплым, хоть и прикрытым облаками, это было приятно.

— Полагаю, вы видели Макмиллана, моего помощника на «Мускате»? — спросил Стивен.

— Только на секунду. Высокий худой юный шотландец, очень озабоченный тем, что его оставили ответственным.

— Приятный юноша — усердный, добросовестный, но, естественно, неопытный. Помню, как рассказывал ему о невзгодах человеческой жизни, особенно как

они затрагивают врачей. Речь шла о той постоянной, настойчивой потребности в симпатии и личной озабоченности, которая истощается у всех, кроме святых, еще до конца дня, делая медика неприкрыто черствым в больнице или на приеме бедняков, тайно черствым у богачей и стыдящимся своей черствости в обоих случаях, пока он не найдет какой–то выход из ситуации. Но я пренебрег другим аспектом, незначительным самим по себе, но способным стать непропорционально раздражающим. Вон хороший пример. — Стивен бросил взгляд вперед, где Неуклюжий Дэвис паковал в мешок заштопанную рубашку. На это могучее хмурое существо иногда находили приступы сказочного веселья. Сейчас он схватил Эмили, посадил ее себе на шею, велел держаться покрепче и помчался по фок–вантам, через кромку марса и прямо на салинг. Ребенок все это время вопил от удовольствия. — Этот огромный тип, к которому я, можно сказать, испытываю реальную симпатию, как вы сами прекрасно знаете, становится всё безумнее. Я даю ему раз в неделю настойку чемерицы, чтобы он не навредил своим соплавателям, ведь Дэвис вспыльчивый и очень сильный. И каждый раз он приходит за лекарством с печальным лицом, семеня и шаркая, губы сжаты, огромная голова склоняется набок, а на вопросы мои отвечает слабым, задыхающимся голосом, будто старая овца. Пнул бы его, если бы рискнул.

— Вижу мель! — донесся голос с топа мачты.

Обычный вопрос, обычный пеленг, вся та же беготня вверх–вниз. Со временем безошибочно узнаваемую бурлящую воду можно было разглядеть с палубы — широкая полоса на левом траверзе.

— Очень хорошо, — поделился Мартин, некоторое время посмотрев на отмель в подзорную трубу. — Я не должен быть столь неблагодарным, чтобы роптать, но хотелось бы, чтобы капитан Обри дал бы нам такой же обзор Большого Барьерного Рифа.

— Я превыше всего надеялся на остров Лизард, с которого Кук и сэр Джозеф изучали проливы. Но я прекрасно понимаю нежелание капитана. «Эндевор» в конце концов выбрался из рифа через эти проливы, но ветер их покинул, как только они оказались близко к суше, и сильная зыбь несла их, беспомощных, медленно и неизбежно, к огромной стене кораллов и высоченного прибоя. В самый последний миг намек на ветер отодвинул их ровно настолько, чтобы прилив пронес их сквозь пролив вовнутрь рифа. Помню, как сэр Джозеф нам рассказывал об этом. Им все еще владел ужас тех последних волн перед неизбежной гибелью. Практически то же самое случилось с нами на «Диане» около Тристана, как я уже рассказывал. Я тогда находился внизу, но фрегат был в десяти ярдах от холма, обрывистого склона острова Инаксессибл, прежде чем посланный свыше ветерок не увел его дальше. Капитан совершенно точно не собирается снова таким же образом обращаться к Провидению. Ему нечего сказать ни одному рифу, коралловому или нет.

Мартин какое–то время это переваривал, а потом тихо сообщил:

— Девочки обзавелись прямо–таки семьей ручных крыс.

— Правда? Я знал, что у них по штуке есть, но не много.

— Как минимум полдюжины. Как вы думаете, это может быть буревестником с острова Норфолк?

— Может быть. Группа их виднеется восточнее. Нет, дорогой мой Мартин, восток справа.

— Но не в южном же полушарии?

— Мы спросим капитана Обри. Он, наверное, знает. Но справа, ради всего святого. Ох, они исчезли и пропали.

Разговор вернулся к крысам, ставшим очень мягкими нравом и беззлобными. Можно было видеть, как днем они бродят гораздо выше трюма и даже канатного ящика. Матросы считали, что причина этому — необычно чистый балласт, еженощно заливаемый и

начисто откачиваемый поутру. Все же знают, что крысы жиреют от вони. Теперь, когда посудину пошвыряло так, что балласт промыло дочиста, и он стал, будто пляж в Диле, никакого запаха не осталось.

«Парус!», — воскликнул дозорный. В этот раз на вопрос Джека «Где именно?» он ответил: «Прямо по курсу, сэр, прямее некуда. Прямое вооружение, но корабль или бриг — не скажу».

«Сюрприз» методично набирал ход с тех пор, как определил своё местоположение по мели Ангерич, и делал уже добрых десять узлов. Парус впереди двигался быстрее. Оукс с брам–стеньги крикнул вниз, что это точно корабль — наветренные лисели сверху донизу.

— Вымпел военного корабля, сэр, — чуть позже, и потом, когда его стало полностью видно на подъеме волны, — двухпалубный, сэр.

Джек рассмеялся, обращаясь к Пуллингсу:

— Это, должно быть, старый 54-пушечный «Тромп». Теперь им командует Билли Холройд. Ты когда–нибудь видел капитана Холройда, Том?

— Не думаю, сэр. Хотя имя мне, разумеется, известно.

— Мы еще юнцами служили вместе на «Сильфе».

Потом, громче, Джек велел позвать Киллика.

— Сэр? — воскликнул тот, появившись, будто черт из коробочки.

— Развороши мою кладовую и посмотри, что мы можем выставить на стол.

— Поднял личный сигнал, сэр, — доложил Рид мистеру Дэвиджу, вахтенному офицеру. Дэвидж повторил новость Пуллингсу, снова занявшему должность первого лейтенанта, а Пуллингс — Джеку. Тот распорядился об обычном ответе, за которым немедленно отправил «Ложитесь в дрейф и приходите на ужин». В то же время «Сюрприз» повернул по ветру, чтобы сигнал стал более разборчивым, и Джек приказал приготовиться убрать паруса и лечь в дрейф.

Некоторое время ответ «Тромпа» нельзя было разобрать — он шел впереди с ветром в два румба в бакштаг. Но потом Рид, научившийся исключительно ловко управляться с подзорной трубой, если пристроить ее дальний конец на снасти, доложил: «Ответ — «Несу депеши», сэр».

— Остановиться он не может, — объяснил Стивен Мартину. — Сомневаюсь, чтобы ему позволялось сделать остановку, даже если бы нас осадили прожорливые акулы, а не гложущее любопытство.

«Тромп» и не остановился, но изменил строгие правила, потравив шкоты так, что его корабль — голландской постройки с отвесными бортами, идущий в Индию через Торресов пролив, в двадцати ярдах пронесся мимо замершего, рыскающего «Сюрприза». Капитаны стояли на коечных сетках.

— Как поживаешь, Билли? — крикнул Джек, махая шляпой.

— Джек, а ты как? — отозвался Билли.

— Какие новости?

— В Индии говорят, что Бони опять нас сделал где–то в Германии. Кажется, в Силезии. Двести двадцать орудий взял, прусский правый фланг вдребезги.

— Какие новости из дома?

— Ничего с тех пор, как я покинул Сиднейскую бухту. «Амелия» опаздывает на четыре месяца и…

Остальные его слова пропали — сильный ветер унес их. Все «сюрпризовцы» открыто и без стыда слушали, у всех на лицах отразилось одинаковое разочарование. Приказ Джека «Пошел брасы, шкоты выбрать» исполнили без обычного пыла и живости.

— Очень жаль, что в этот раз вы не увидите капитана Холройда, — извинился Джек, когда они собрались к ужину. — Он бы вам понравился, я уверен. У него очень чистый мягкий голос, настоящий тенор — редкость на службе, требующей от тебя реветь, как слон. Но все же, надеюсь, мы извлечем пользу от поисков Киллика в кладовой. Там могли остаться яванские деликатесы, которыми миссис Раффлз так любезно снабдила нас.

К этому времени вахта сменилась, брамсели давно убраны, и на марселях взяты два рифа. Три склянки предполуночной вахты в кормовой каюте звучали приглушенно, но ясно — последняя нота замерла без пары. Джек автоматически бросил взгляд на дверь столовой, которая обычно открывалась как часы с кукушкой. В роли птички выступал Киллик, возвещавший «Ужин на столе, сэр, если позволите» или «Жрать подано», в зависимости от присутствующих.