Мусорщик
Шрифт:
— Дурак он, ваш Шаров. У меня их уже два, — ответил Медынцев и ткнул пальцем в живот Звереву, в «Охоту на крыс». И захохотал. — А хотите посмотреть мой альбомчик?
— Очень хочу, — ответил Сашка совершенно искренне.
— Ну-с… извольте. А Шаров пусть подавится. И Пилипчук пусть подавится.
— А Мамука? — спросил Обнорский.
— И Мамука пусть подавится от зависти.
Банкир поманил Андрея и Сашку пальцем и двинулся в глубь кабинета, к столу. Даже спина банкира излучала кайф коллекционера, которому выпала возможность похвастаться
Медынцев достиг огромного массивного стола на гнутых ножках в резьбе и позолоте, обогнул его и сел в кресло.
— Ну-с, господа… не терпится мне посмотреть вашу вещицу, но… не будем торопиться. Ибо предвкушение удовольствия бывает выше самого удовольствия.
Банкир выдвинул ящик стола из правой тумбы и достал бордовый томик, вложенный в прозрачный полиэтиленовый футляр. Зверев узнал его сразу. Мгновенно пересохло в горле. Сашка вспомнил даже некоторые непристойные рисунки и — как будто услышал — страстный Настин шепот: выбирай сюжет, удалец… И шорох шелка, скользнувшего к ее ногам. И увидел ослепительную наготу Настиного тела… Он все вспомнил.
— Вот, — сказал Медынцев торжественно, — можно сказать: жемчужина моей коллекции. А Мамуке — хрен на блюде.
И снова захохотал. Азартно и торжествующе.
— Откуда она у вас? — спросил Зверев напряженным голосом.
— О, это подарок… Дорогого стоит такой подарок.
— Да, дорогого. Так откуда она у вас? Кто подарил?
Что-то в голосе и во взгляде Зверева сильно банкиру не понравилось. Он положил книгу в ящик стола и спросил:
— А почему это вас, голубчик, интересует?
— А потому, господин Медынцев, что книжечка эта в крови. Взяли ее с разбоя… даже с убийства.
Медынцев откинулся в кресле, посмотрел на Зверева внимательно, с прищуром, и покачал головой:
— Да вы, голубчик, отдаете ли себе отчет…
— Отдаю, — перебил Зверев жестко. — Книжка с разбоя и вымогательства. Это было в 1991 году, дело до сих пор не раскрыто.
Сашка швырнул на стол ксерокопии показаний Джабраилова. Лист, содержащий описание альбома, был сложен пополам, и само описание было для банкира пока невидимо.
— Я могу сейчас просто-напросто вызвать охрану, и вас вышвырнут отсюда, к чертовой матери.
— Не в ваших интересах, Аркадий Васильевич. Дело получит в таком случае широчайшую огласку, — сказал Обнорский, вытащил и показал банкиру редакционное удостоверение. — Я сумею организовать целый ряд публикаций весьма нежелательного для вас характера.
— Шантаж, значит?
— Нет, — ответил Обнорский, — журналистское расследование. Поиск истины. Человек, который передал вам этот альбом, может быть причастен к преступлению, Аркадий Василич.
— Человек, который передал мне этот альбом, не может быть причастен к преступлению. Это такой человек, что… в общем, я не желаю об этом говорить. Тем более
Зверев навалился грудью на стол, придвинулся к банкиру:
— В вашем альбоме есть две надорванные страницы, подклеенные полосками папиросной бумаги?
— Что? Нет… то есть… Зачем вам это?
— Посмотрите в протоколе описание альбома. Бывший владелец указывает, что они есть, — сказал Сашка и развернул сложенную страницу.
Банкир не стал ничего читать. Он сунул руку под столешницу и сказал:
— Сейчас появится охрана, и вас вышвырнут отсюда, как мешки с дерьмом, господа.
— Да мы и сами уйдем, — ответил Обнорский. — Но вы, Аркадий Василич, окажетесь в очень скверной ситуации. Я обещаю вам ха-а-рошую статью о том, что наш славный коллекционер, патриот и меценат господин Медынцев, не брезгует контактами с бандитами и убийцами. Принимает у них «трофеи» с разбоев. Через своих друзей в Швеции я опубликую этот материал и за рубежом. Не думаю, что ваш банк после этого сможет нормально работать на Западе. Вы же знаете, как там относятся к такого рода информации. Как вам нравится эта перспектива?
Дверь распахнулась, в кабинет влетели трое охранников с дубинками, замерли, оценивая обстановку.
— Вон! — рявкнул Медынцев. Секьюрити в нерешительности замерли. — Вон отсюда!
— Аркадий Васильевич, — сказал один, — мы по сигналу тревоги…
— Вон, я повторяю!
Пятясь, все трое вышли. Медынцев сидел багровый, враз потерявший барскую вальяжность. Было очень тихо, только тикали старинные напольные часы в высоком вычурном корпусе.
— Что вы хотите от меня? — спросил он.
— Мы же объяснили: нам нужно знать, кто подарил вам этот альбома? Когда и при каких обстоятельствах? — сказал Зверев сухо.
— И тогда мы сможем про этот инцидент забыть, — добавил Обнорский. — Тогда не будет ни публикаций, ни информации в ГУВД. Да и альбом останется у вас.
Медынцев пошарил в ящике стола, выудил яркую коробочку и достал из нее таблетку.
— Черт знает что! — сказал он и бросил таблетку в рот, потом нажал клавишу селектора. Буркнул: — Нина, минералки.
Через несколько секунд в кабинет вошла секретарша, внесла на подносе бутылку минералки и бокал. На Зверева и Обнорского бросила любопытный и испуганный взгляд. Одновременно в приоткрытую дверь заглянул охранник.
— Иди, Нина… спасибо, — сказал банкир, наливая себе воды. Секретарша вышла. Аркадий Васильевич запил таблетку и повторил: — Черт знает что!… Послушайте, господа журналисты, вы не там ищете, честное слово. Альбом мне подарила женщина, которая с преступным миром связана быть не может… глупость все это!
Зверев пристально посмотрел на Медынцева. Потом посмотрел на Обнорского. Андрей сидел с абсолютно невозмутимым лицом.
— А имя у этой женщины есть? — спросил журналист.
— Есть и имя, и фамилия, и отчество… И есть, кстати, муж — первый заместитель начальника ГУВД.