Мусульманская Русь
Шрифт:
А эти пусть стоят и стерегут достояние семьи и бабушкины цацки. Замотанный пограничник глянул на штампик в паспорте и махнул, разрешая пройти. Глаза у бедняги красные, как у упыря, небось всю ночь проверяет чемоданы у многочисленных беженцев. Четыре рейса за сегодня — это я точно знаю. А кроме Вены есть еще и другие самолеты. Из Венгрии с Италией прибывают. Бегут народники, как крысы с тонущего корабля, и австрийцы их легко выпускают.
Ничего не понимаю, вот они — враги, прямо толпами лезут через границу, но не трогают. Договор у них, что ли, с немцами? Если в Германии начнут бить социал-демократов, будет встречный поток, и заранее готовятся. Мы вас не трогаем, вы — нас. Такая занимательная разновидность политики.
На улице было
Проживая в последние годы в теплых краях, я успел подзабыть, какое это удовольствие — встать пораньше и общаться с машиной, не желающей ни в какую заводиться на морозе. Самая приятная история была, когда меня срочно вызвали в редакцию приблизительно в такую же замечательную погоду. Запрыгнув в машину, всю ночь простоявшую на улице, я радостно поехал в центр города и на первом же перекрестке обнаружил, что колеса не поворачиваются налево. Направо сколько угодно, а налево что-то мешает.
Это было тем удобнее, что случилось прямо на перекрестке, и я попытался протаранить ближайший столб с фонарем. Вдумчивое исследование показало, что просто снег, под вечер раскисший и мокрый, прилип с внутренней стороны и ночью замерз. Отколупывать его руками, сжимая мерзнущими пальцами саперную лопатку из багажника, потом пришлось два часа — уж очень хорошо примерз, и в крайне неудобном месте, а в тот момент я призвал на помощь исконную русскую смекалку и, выехав задом на дорогу, проложил маршрут так, чтобы поворот всегда был направо. Такой получился интересный рейс — вкруговую, как в лабиринте. Прямо и направо. Что удивительно, почти не опоздал. С тех пор с сильным подозрением отношусь к перепадам температуры и не ленюсь заглядывать под колеса. Снег — это замечательно в детстве, но не взрослому дяде на дорогом автомобиле.
Неожиданно замигал фарами «форд», стоявший на обочине, и, явно привлекая мое внимание, загудел клаксоном. Из американской машинки вылезла женщина в уже знакомой меховой куртке, на этот раз застегнутой, и меховой шапке а-ля хазак молодой, последний писк моды, и замахала приветственно рукой. Какого шайтана она здесь делает ранним утром. Неужели за мной примчалась в такую рань? Так мы перед отъездом успели поцапаться еще раз, на почве принесенной мной бутылки. Надо было с Арамом поделиться новостями по поводу его химии и отметить заинтересованность соответствующих лиц. Я все-таки подергал старые знакомства, и вполне удачно. К сожалению, нарвался не на Арама, а на его дочку. Так что особо приятных воспоминаний не осталось, и встречать меня она могла примчаться исключительно по веской причине.
— Что-то случилось? — настороженно спрашиваю у Любки.
— Нет, просто я вас дожидаюсь. Папа просил встретить, он о чем-то хочет поговорить.
М-да, подумал я. Или Арам спятил, или это действительно так срочно.
— У него день рождения, и он потребовал, чтобы я непременно доставила на праздник.
Сбрендил, догадываюсь. Так я не врач, чтобы прописывать лекарства.
— В семь утра это действие начинается, или я могу сначала съездить домой, помыться, поесть и выспаться?
— Вас же невозможно поймать, — с искренним негодованием воскликнула она. — Вы даже на работу не изволите являться. Там начальство аж кипит и плавится!
— У меня нет начальства, — закидывая чемодан на заднее сиденье и захлопывая дверцу, доверительно говорю. — Вернее, есть, но очень далеко — во Владимире. А эти типы из корпункта меня могут только о чем-то просить, но не указания давать.
Я залез в машину, где приятно гнала тепло в салон печка, и широко развел руками:
— Но если надо, какие вопросы! Поехали. Все лучше, чем платить из собственного кармана таксисту.
— Вы еще и жадный? — с интересом спросила Любка, заводя двигатель.
— Да вроде нет. Тут вопрос, на что тратить. На подарок не жалко, купить себе бездорожник — без проблем. Это мне по работе бывает необходимо. Здесь-то ничего, а на Востоке и дорог очень часто не бывает. Еду еще хорошую люблю, а вот шляться по приемам в специально пошитом смокинге — ненавижу. Дело даже не в самовлюбленных павианах, вечно толпящихся там и ссорящихся из-за места, как в последний раз в посольстве. Все выясняли, у кого ранг выше, как при местничестве в добагатурские времена князья. Иногда для работы посещать приемы необходимо. Просто я себя чувствую комфортно в старых брюках и застиранной до потери цвета рубашке, и никакого удовольствия от приобретения одежды, которая всем сообщает, что я весь из себя такой и эдакий. Кому надо — и так знает, а кому не требуется, я как-нибудь переживу без показного уважения. Вот, — я вытянул руку, показывая часы, полученные от родителей на тринадцать лет, — это память, и я ношу их очень давно. Наплевать, что приходилось чинить и сейчас есть более красивые и дорогие модели, меня не раздражает даже поцарапанное стекло. Привычная и удобная вещь.
— Вы сноб, только наоборот, — заявила Любка. — Желаете специально отличаться от общества.
Машину она вела уверенно и вполне по-мужски. Без особого лихачества, даже осторожно, на чистом автоматизме, совершенно не думая.
— Хе, — сказал я озадаченно. — Принципиально не желающий подражать принципам высшего света и подчеркивающий свою простонародность? Нет, я ничего такого специально не делаю, а просто поступаю, как мне удобнее. Если я правильно помню определение, снобизм еще подразумевает, что человек искренне считает себя интеллектуалом. — Я фыркнул от удовольствия. — Носителем истинны и «совестью нации». Браво! Такого про меня еще никто не говорил. Надо будет куда-то вставить и попутно оплевать таких умников. Со мной вообще опасно иметь дело — я очень часто ворую идеи откуда придется, за отсутствием развитой фантазии, и лезу во все дырки выяснять, что стоит за тем или другим вроде бы невинным замечанием. Обязательно бы пошел в полицию, если бы жизнь по-другому сложилась: они тоже вечно копаются в чужом грязном белье, а меня всегда мучило излишнее любопытство. Почему поступили так? А кто виноват в этом?
— И как, удается выяснить?
— Иногда да, а иногда этого никто не может. Люди вечно ищут заговоры и тяжелую руку спецслужб. В жизни все гораздо проще. Принимают новый замечательный закон — вроде бы умные люди, и совершенно не видят последствий. Потому что экономика — не наука, и просчитать ее нельзя, а что еще важнее, любая экономическая реформа задевает людей, и уж понять их реакцию и предсказать точно вообще ни один пророк не способен. Каждый рассматривает ситуацию в меру собственного ума, информированности и предвзятости. Ну вроде «наш народ верит в Пророка и любит Отчизну». Это ему с детства объяснили, и он всю жизнь в этом уверен. А народ предпочитает хорошо пожрать, выпить и на расчеты начальства совсем не похож. Ну это меня не туда понесло, но иногда вроде бы нормальные люди такое отчебучивают, что представить себе не могли даже ближайшие и прекрасно их знающие родственники.
А чего это я так разбушевался? Вредно мне рядом с ней сидеть. Хочется произвести впечатление. Попрыгать вокруг, расправляя перья и издавая красивое пение. Инстинкт самца. Так… надо с этим делом завязывать. Роль красавца-соблазнителя не для меня писана. Еще этих сложностей мне не хватает для замечательной жизни. Ничем хорошим не кончится.
— Когда я была в корпункте, — видимо поняв, что продолжения не будет, сказала Любка, — мне письмо для вас передали. В сумочке.
Я открыл вещь, без которой ни одна нормальная женщина из дома не выходит, и сразу обнаружил большой конверт с русскими марками. Адрес был незнакомый — просто почтовый ящик в Ялте. Фиг поймешь чей.