Мутант
Шрифт:
– Будете должны.
Глеб остолбенел. Даже готовая взорваться диким воплем ярость будто застыла ледяным комом, сжав горло. Хладнокровие, с которым было совершено убийство ребенка, да еще его же собственным ножом, повергло Глеба в настоящий шок, подействовало сильнее удара дубиной по голове. Он просто стоял и смотрел, как, подгоняя несильными тычками в спину, уводит к «галере» Пистолетца каратель, как к нему самому подбегают сразу три невесть откуда взявшихся, одетых в черные защитные «сутаны» храмовника, как, навалившись, вяжут за спиной его руки. И пошел он за карателями легко и послушно, все
Очнулся мутант уже на судне, где его, проведя нижней палубой, впихнули в тесную каюту; не каюту даже, а некую подсобку, где стояли ведра, швабры, валялись серые грязные тряпки, какие-то ржавые банки и прочий хлам. Там же, на куче тряпья, сидел со связанными за спиной руками, трясущийся от страха Сашок. Увидев парнишку, Глеб и почувствовал, что снова может более-менее разумно соображать. И только теперь, в полной мере ощутив захлестнувшую его боль, смог выплеснуть наконец-то оттаявшую ярость.
Он повернулся к железной, только что захлопнувшейся за ним двери и принялся отчаянно пинать ее ногами.
– Сволочи! Изверги! Нелюди! За что ребенка?! Ребенка-то за что?! Ненавижу вас! Всех ненавижу!!! Доберусь до Устюга… а я доберусь… доползу… и суку вашу… Святую!.. голыми руками… на куски… на корм собакам!..
Глеб не сознавал, что кричит, захлебываясь собственными слезами. Он рыдал, судорожно выхаркивая угрозы и ругательства, не замечая, как жмется к переборке совсем уже перепуганный Сашок. И лишь когда грохнула о металлический пол задетая парнем швабра, мутант вздрогнул, выдохнул рвущееся из груди рыдание и замолчал, продолжая лишь негромко всхлипывать. Он повернулся к Сашку и в неярком свете из маленького, едва ли больше его кулака, иллюминатора, разглядел, насколько же напуган, почти до обморока, парень.
– Ну, ну… – пробормотал Глеб. – Не бойся…
– З-зачем ты… – выдохнул Сашок. – З-зачем их так?… Они же убьют нас…
– Не убьют, – неуверенно сказал мутант. – Тебя не убьют. Это же я их… Но они… Сашок, они Нюру убили! Ножом… Молча…
Глеб снова всхлипнул, но на сей раз быстро взял себя в руки.
– Не бойся, – повторил он. – Мы отсюда выберемся. Что-нибудь придумаем.
– А где Пистолетец? – спросил начавший понемногу оживать парень.
– Не знаю, – помотал головой Глеб. – Его первым увели… Наверное, на допрос к их главному… Да, скорее всего. Потом и нас поведут, видимо. Скорее всего, поодиночке. Не знаю уж, что наговорит Пистолетец, но ты говори только правду, это самое лучшее. На тебе в любом случае никакой вины нет.
– А… Нюра?… – сглотнул, опустив голову, Сашок.
– А что Нюра? Ты тут ни при чем. Она сама пришла, а мы – я и Пистолетец – позволили ей остаться. Ты же, как малолетка, права голоса не имел.
– Я не малолетка! – вскинулся Сашок.
– А кто ты? Старец беззубый?
– Мне уже восемнадцать!
– О! Тогда конечно! – попытался улыбнуться Глеб, но тут же стал серьезным. – И это хорошо, что тебе столько, если не врешь, конечно; выглядишь-то
Сашок неуверенно кивнул.
– Нет, ты мне нормально скажи: понял или нет?! – рыкнул мутант.
– Да понял я, понял…
– Вот то-то же. И обязательно скажи, что ты из Лузы!
– Да какая разница, откуда я, – буркнул Сашок. – Станут они разбираться!
– Если не станут – это одно. А вот если станут… Я что подумал: вот ты говоришь, тебе восемнадцать. Но выглядишь ты и правда моложе, не серчай уж. А когда храмовники ввели запрет на детей у «диких»?
Сашок пожал плечами.
– Вот и я не знаю, – вздохнул Глеб. – Но уже давно, это точно, иначе бы Нюру… – он скрипнул зубами и договаривать фразу не стал, перешел на главное: – И вот было это, скажем, лет семнадцать назад, а они тебя за шестнадцатилетнего примут.
– Мне восемнадцать!
– Да это ты знаешь, что тебе восемнадцать! – рассердился Глеб. – А на лбу у тебя этого не написано! Говорю ж тебе, моложе ты выглядишь. Вот и хлопнут тебя, чтоб не сомневаться напрасно. А если ты из Лузы – разговор другой. Луза к Великоустюгскому району не относится, там вообще уже не Вологодская область, а Кировская, так ведь?
Сашок кивнул.
– Ну вот, – продолжил Глеб. – Так что законы храмовников к тебе не относятся. Скажешь, что ты из Лузы, – и до свидания.
– А у меня и про то, что я из Лузы, на лбу не написано, – ехидно заметил Сашок. – Сильно они моим словам поверят!
– А ты все равно говори, доказывай, адрес свой назови, город опиши… И карту свою достань, там же у тебя пометки есть! Все же какой-никакой шанс, не надо так сразу на заклание идти! Хватит с этих нелюдей и… – Мутант осекся и раздраженно дернул подбородком.
– Ладно, скажу, – улыбнулся вдруг парень. – А чего ты вообще за меня так переживаешь? Недавно хотел меня спихнуть куда подальше, а теперь… словно о девушке своей печешься.
– О какой еще девушке?! – свирепо завращал глазами Глеб. – Что ты вообще об этом понимаешь?!
– А ты много понимаешь? У тебя хоть была когда-нибудь девушка?
– Да ты!.. – взвился мутант, но быстро остыл. – Ты что, забыл? Я же не помню ничего… Кто знает, кто у меня был, а кого не было. Хотя… Какая там девушка, с моей-то рожей…
– Не, ты ничего, симпатичный, – хмыкнул Сашок. – И сильный такой, видный. Подумаешь, шерстью оброс, не коростой же…
– Вот не были бы у меня руки связаны, – задохнулся от возмущения Глеб, – я бы такую тебе симпатичность навел, наглец ты эдакий!
Сашок снова хмыкнул, но промолчал. Замолчал и мутант. Говорить ему расхотелось, в голову вновь полезли тяжелые мысли. Обидно было, что, едва начавшись, так бесславно закончилось их путешествие. Скорее всего, скоро закончатся и жизни. И если за свою Глеб почему-то не особо и переживал – что это за жизнь, если все равно о ней ничего не помнишь, не знаешь, – то Пистолетца, а особенно Сашка, ему было по-настоящему жалко. В самом деле, парень только начинает жить. Вон, и о девушках думает…