Мутанты. Время собирать камни.
Шрифт:
— Борзый — это нормальное явление, — засмеялся Крест. — Нам тихони не нужны.
— Ладно, крыть нечем, — махнул рукой начальник колонии. — Скажи там старшему нарядчику, чтобы переложил карточку узбека в ячейку первого отряда.
— Начальник, ты же знаешь, что нам западло общаться с суками, сделай это сам.
— Вам и с администрацией общаться западло, — усмехнулся полковник и, увидев, что у смотрящего стали от злости белеть скулы, сказал: — Хорошо, завтра сам дам команду.
— Я рад, что мы пришли к обоюдовыгодному согласию.
— Но только после того, как он отсидит десять суток в ШИЗО, —
— Владлен Фёдорович, а ты чего это около вахты загораешь? — удивился Руфат, заметив в тени деревьев знакомую фигуру Графа.
— Тебя встречаю.
— Так это значит ты «грел» меня в изоляторе?
— В общем, я тоже приложил к этому руку, — засмеялся Граф. — Ну, как ты там, в «тюрьмушке», жил?
— Нормально, — усмехнулся Руфат. — Под двойной пресс попал. Мало того, что хозяин на меня окрысился, так ещё баба его замутила — к блатным поселила.
— Про этот случай мы уже знаем, — засмеялся Граф. — Что ты там с Императрицей не поделил? Наверное, в камеру к тебе приходила?
— Было дело, — нехотя буркнул Руфат.
— Ну и как? Вкатил ей своего монстра?
— Нет.
— Удивляюсь я твоим способностям так быстро наживать себе врагов. В начале — «хозяин», потом Нарком, а теперь ещё и Императрица. Этот враг, пожалуй, будет самым опасным. Ничего не бывает страшнее мести отвергнутой и оскорблённой женщины. Так что будь теперь втройне осторожней, Екатерина Александровна обид не прощает.
— Да пошла она…, - махнул рукой Руфат.
— Ладно, замяли эту тему, — усмехнулся Граф. — Пошли, нас ждут.
— Кто? — насторожился Руфат.
— Увидишь.
…Интерьер комнаты, в которую Граф привёл Руфата, поразил его своим великолепием — двуспальная кровать с панцирной сеткой, шкаф для одежды, небольшой диван, в одном углу стоял холодильник, в другом, на изящной тумбочке — телевизор. В центре комнаты расположился стол и четыре стула.
— Меня зовут Сергей Ермаков, — назвал себя сидевший за столом парень и, приподнявшись, протянул Руфату руку для приветствия. Кликуха — Лютый. Я слышал, ты тоже в драке не новичок.
— Кое-что умею.
— Граф рассказывал про твои подвиги на пересылке. Мне тоже, в своё время, не раз приходилось кулаками махать. Где учился бойцовскому искусству?
— Служил в ВДВ, почти два года в Афганистане. А вообще, я мастер спорта по самбо.
— Я так и подумал, что ты спортсмен. Я тоже служил в десантуре и тоже был в Афгане. Присаживайся к столу — побазарим.
— Мне надо бы сначала в отряде появиться, иначе опять в ШИЗО суток на десять определят. А там, как выразился «хозяин», и БУР не за горами.
— Не определят, у нас здесь всё схвачено и за всё заплачено. Про шахту и Наркома забудь. Твои вещи уже перенесли в мой отряд, будешь работать на обогатительной фабрике, в дробильном отделении.
— Лютый смотрящий отряда и входит в «козырную колоду» зоны, — сказал Граф, заметив удивлённое выражение лица Руфата. — Его слово дорогого стоит. — А я завхоз этого отряда.
— У нас, на зоне, эта должность считалась «козлячей», — сказал Руфат и пристально посмотрел на Графа.
— А у нас, всё по-другому, я же говорил, что тебе ещё не раз придётся здесь удивляться, — усмехнулся Граф, от которого не ускользнул брошенный Руфатом взгляд и, достав из холодильника, начал раскладывать на столе кольца колбасы, большой кусок сыра, красную икру в двухлитровой банке, пачку масла, неторопливо нарезал кусками копчёный кетовый балык. В центр стола водрузил бутылку водки и буханку белого хлеба.
— Шикарно живёте. Я даже не ожидал увидеть такое на зоне. Откуда икра? — удивился Руфат, окидывая взглядом накрытый стол.
— Этого добра здесь, как грязи, — усмехнулся Лютый. — За зоной, в распадке между сопок речушка протекает, по ней кета и горбуша на нерест идёт, там её и глушат расконвоированные добытчики из хозотряда. Деликатес подаётся на стол начальству ну и нам кое-что перепадает.
— С такой пайкой жить можно.
— С умом везде жить можно. Давай помянем всех погибших в Афгане, и выпьем за здоровье живых. За голубые береты. Тут некоторые дебилы начали пидаров голубыми называть, так я, как только услышу эти слова, сразу по зубам бью того, кто их произносит. Без разницы, «козёл» сказал эти слова, или правильный пацан. Я два года голубой берет носил. Да я за этот цвет любого на куски порву, даже авторитета. Из преисподней мы тебя вытащили, но за место под солнцем тебе ещё придётся побороться.
— Значит, поборемся, если надо.
— Да уж, постарайся. Покажешь, на что ты годен, будешь жить нормально. Давай ешь хорошо, набирай силу.
— Благодарю, — сказал Руфат и принялся за трапезу.
— Ты женат? — вдруг спросил Лютый и пристально посмотрел на Руфата.
— Нет, не женат, — секунду подумав, сказал Руфат. — Была невеста, но не дождалась меня из армии.
— И я не женат. Была у меня невеста, да не стала ждать — вышла замуж за моего другана. Была начальница, которая подставила меня. Это с её подачи я получил срок. Была у меня мама, да умерла прямо в зале суда, когда мне обявили приговор — девять лет строгого режима. Ничего, через год вернусь в Москву и разберусь со всеми, кто причастен к моей отсидке и к смерти моей мамы, — процедил сквозь зубы Лютый, и глаза его при этом налились такой лютой злобой, что Руфат сразу понял, откуда у его собеседника такая кличка.
Глава 8. Промзона
— Каримов, у тебя завтра первый рабочий день, — сказал бригадир Руфату. — На работу выйдешь с утра, в первую смену. Тебе надо будет пройти технику безопасности и кратко ознакомиться с производством. Для тебя, наверное, работа с механизмами дело новое, так что там, на инструктаже, смотри и слушай.
— Почему ты так думаешь?
— Ну ты же раньше не работал на таком предприятии?
— Нет, не работал. А другие, что, пришли на фабрику сразу специалистами?
— По крайней мере, другие раньше работали на заводах и фабриках, а не пасли баранов, — посмотрев исподлобья на Руфата, ухмыльнулся бригадир.
Руфат сразу понял, что бригадир намекает на его национальность и пытается, в завуалированной форме, унизить его.
— Вообще-то я, хоть и узбек, но больше специалист по «козлам», а не по баранам, — сказал Руфат и на щеках его, от злости, забегали тугие желваки. Неимоверным усилием воли он заставил себя сдержаться и не набить морду ещё одному бригадиру.