Мужчина без чести
Шрифт:
– Ну, уж если ты обещаешь…
Осторожно отстраняясь, она с широкой улыбкой, уже истребившей все слезы, смотрит прямо ему в глаза. Эдвард теряется от такого взгляда. И от неожиданного его появления тоже.
– Что? – озабоченно зовет, хмурясь.
– Ты ко мне возвращаешься, – восторженно произносит девушка, согрев мужа взглядом, – ты уже шутишь…
Эдвард внезапно чувствует, что краснеет. Не так, как от стыда, и не так, как от болезненного осознания произошедшего. От смущения. От простого человеческого и такого уютного смущения, даже если подобная характеристика не типична
Он даже взбирается на уровень выше, преодолев себя и решившись потрепать волосы девушки. И не похоже, чтобы ей это не нравилось.
– Это всего мгновенье, – грустно признает, но стереть с лица маленькой улыбки не старается. Она ее заслужила.
– Вода камень точит, – подмигнув ему, оптимистично заверяет Белла. А затем легонько и аккуратно, чтобы не напугать, медленно, чтобы дать себя остановить, приникает к губам. Робко целует. Раз. Другой.
Эдвард сглатывает, на миг заставив ее прекратить, но потом сам, набравшись смелости, продолжает начатое. Наверное, даже в первый раз так нежно к Белле он не прикасался.
– Красавице, расколдовавшей Чудовище, полагается замок с сотней слуг и огромной библиотекой…
Белла хихикает. По-девчоночьи, расслаблено.
– Мне повезло больше, чем той Белль, – заявляет, любовно погладив мужа по давно не бритой щеке, – я сразу влюбилась в принца.
Эдвард не хочет ей отвечать. Боится, что слова не смогут передать точной мысли и точных эмоций от этой фразы. Ограничивается поцелуем и прикосновениями. Признается, что ему нигде не будет лучше, кроме как рядом с этой женщиной. И нигде, даже в самой лучшей ситуации, даже без извечной боли, он не будет улыбаться так искренне и так часто.
Изабелла и вправду фея, как и гласит ее рекламная брошюрка. И на этой фее ему повезло жениться…
Они оба сидят, вслушиваясь в тишину. Они оба бережно прикасаются друг к другу, будто заново изучая каждую черточку. Пальцы Беллы прохладные, а Эдварда – чересчур теплые, но это не играет ни для кого особой роли. Есть время, когда вокруг – спокойствие и невесомость. А остальное может подождать. Даже сотню лет, если придется.
– Так ты… ты согласен? – несмело задает вопрос Белла. Облизывает заново выступившую капельку крови на своей пострадавшей губе прежде, чем это успевает сделать мужчина. Терпеливо ждала, но вопрос интересует. Волнует. Доводит до отчаянья.
Немного нахмурив брови, Эдвард робко смотрит на жену.
– Я очень постараюсь, dama… – шепчет, надеясь, что она поймет его правильно, – я обещаю тебе, что постараюсь.
– Ну конечно же, – она радостно всплескивает руками, целуя его ощутимее, чем прежде, – ну конечно, конечно…
А потом, смущенно улыбнувшись, устраивается на плече, предварительно чмокнув его:
– Спасибо, gelibter. Я больше ничего у тебя не попрошу…
*
С августа две тысячи девятого года прошло уже почти четыре года, а Белла до сих пор считала, что куриный бульон – лучшее из еды, которую она в состоянии приготовить. На протяжении месяца после аварии это было одно из немногих дозволенных Эдварду блюд и постепенно, сначала под руководством Рене, а потом и самостоятельно, она научилась справляться
На приготовление уходило около часа и порой приходилось ловить этот час в перерыве между заказными праздниками, но так или иначе свою пищу мистер Каллен к обеду получал. Она даже ему нравилась, если не лукавил…
Белла надеется, что понравится и сейчас. Что за эти годы не растеряла сноровки и не испортила напрасно единственную оставшуюся в холодильнике курицу.
Снимая последнюю пенку и выключая плиту, девушка достает с верхней полки синюю миску с глубоким дном.
– Пожалуйста, немного, – умоляюще просит Эдвард, глядя на то, как она выуживает из ящика половник. Он сидит за столом, обреченно глядя на кастрюлю с бульоном и маленькие соленые сухарики в тарелочке рядом.
– Чуть-чуть, – согласно кивает девушка, на его глазах дважды зачерпывая суп, – я помню.
Аромат, стоит заметить, не вызывает тошноты – один из немногих, что не вызывает. Удачно совпало.
– Ты тоже должна есть, – недовольно замечает мужчина, нехотя поднимая с салфетки алюминиевую ложку.
– Разумеется, – без возражений отзывается Белла, забирая вторую миску, – тоже два, как и полагается.
– Четыре, – пробуя бульон, качает головой мужчина, – два – на человека.
И ради того, чтобы увидеть, как в очередной раз загораются глаза жены, Эдвард готов повторить эту фразу еще раз. Не планировал, просто произнес. А получилось…
– Как скажешь, – она даже не спорит. Она улыбается и, повернувшись обратно, наливает ровно столько бульона, сколько нужно.
Садится рядом. Пробует.
– По-моему, неплохо…
– Вкусно, – исправляет Каллен. Вздыхает, понимая, что до тех пор, пока тарелка не окажется пустой, из-за стола его не выпустят. И отговорки, что есть не хочется – а есть ведь и вправду не хочется, совсем, – больше не пройдут, Белла сама так сказала. Пять дней – предел.
– Судя по твоему виду, – нет, – задумчиво отзывается девушка, посыпая бульон оставшимися сухариками.
– Я не голоден, я предупреждал.
– С таким рационом ты доведешь себя до истощения. Ешь.
Больше разговоров не предвидится. Расположившись друг напротив друга, они тихо едят, слушая накрапывающий за окном дождик. Он не ударяет басами по подоконникам и не создает лужи, похожие на морские просторы. Он освежает. Он демонстрирует прелесть поздней осени.
И в этой тихой идиллии уютно. В ней не холодно, не страшно, не жарко, не больно… спокойно. Нет ощущения западни, захвата, пропасти… просто кухня, просто стол, просто вторник и просто обед. Совместный обед. Семейный.
Эдвард заканчивает с бульоном, почти не замечая его вкуса, и внезапно ловит проскользнувшую было мимо мысль, нашептывающую, что это и есть обычная жизнь. Без боли.
И почему-то, пусть даже на миг, на секунду, на невидимый момент паузы кажется, что даже случившееся… переживаемо. Как обещала Белла пару часов назад.
Наблюдая его едва заметную удивленную улыбку, миссис Каллен улыбается в ответ.
– Тебе нравится? Быть может, столько же съешь и на ужин?
Эдвард хмыкает, оставляя ложку и пустую миску в покое.