Мужчина высшей пробы
Шрифт:
– Кажется, сейчас не так. Не знаю, не слышала, – почему-то испытывая стыд, произнесла Оля.
– Кроме всего, у нас огромный штат медсестер, лаборантов, санитаров и прочий технический персонал, – продолжил рассказ француз. – Мы полностью укомплектованы, потому что у нас работать престижно, сюда стремятся попасть самые лучшие медики. Опыт работы здесь в течение нескольких лет заменяет лучшую аттестацию. Потом каждый врач центра может открыть свой собственный кабинет, то есть иметь частную практику. Поэтому в качестве
– Да, но девочка...
– Вернемся к вашей пациентке, – согласился француз. Я лично осмотрел девочку и провел необходимые обследования. В коме она пребывает более шести недель. Не буду от вас скрывать, что время упущено и жизнеспособных сил осталось немного. Я не могу обвинять ваших врачей, потому что для лечения такого рода больных и у нас в стране не во всех медицинских учреждениях имеются возможности. Мы в ближайшее время, пока организм не перестал бороться, прооперируем ее. Вся надежда на молодость. А пока она подключена к самой совершенной аппаратуре жизнеобеспечения.
– Я вам так благодарна, доктор.
– Благодарить будете после операции. Кстати, можете присутствовать во время операции. Вы же не родственница?
– Нет.
– Родственников мы стараемся не пускать. Я покажу вам операционную. Пройдемте.
Поднявшись на просторном служебном лифте, Оля с врачом прошли в сверкающий зал.
– Если пожелаете, ваше место вон там, – указал он на застекленный балкон внутри помещения. – Тут за ходом операции наблюдают студенты и желающие... с крепкими нервами, – добавил врач. – День операции вам сообщат.
В таком удрученном состоянии Олю ни тетя Сабрина, ни Сьюзен не видели никогда.
Они, как могли, утешали девушку.
– Все будет хорошо, – успокаивала ее тетя Сабрина. – Смотри на меня. Жива-здорова. Почти год лежачей была. Молодость имеет большие преимущества над старостью. На молодых все, как на кошках, заживает.
Но слова утешения не действовали на Олю. Кирилл в тюрьме, а она тут на берегу теплого моря прохлаждается.
Сьюзен старалась отвлечь подругу:
– Слетаем в Париж? Разыщем отца детдомовской девочки. Сделаем подарок тете Сабрине. Я ей еще не говорила об этом. Если не получится, она будет расстраиваться. Больше тебе скажу, по телефонной книге я уже отыскала два десятка людей с такими же фамилией и именем, как те, что ты мне сообщила.
– Да, и что?
– Обзвонила уже нескольких. Пока ничего.
– Надо отбросить нечернокожих, – подсказала Оля, – список сократится.
– Как ты себе представляешь, я начну разговор с цвета кожи: «Извините, вы не чернокожий мужчина двадцати восьми лет, который зачал в Москве дочь по имени Мадлен»?
– Нет,
– А как?
– Ты права. Нужно поделикатнее. Давай, я попробую. Может, мне удобнее, я ведь с акцентом говорю по-французски. Мне больше сочувствия. Меньше обид. Я хоть без дела сидеть не буду. А то столько плохих мыслей в голове!
Первый же звонок оказался удачным. Оля попала в точку.
– Видишь, как тебе повезло! – радовалась Сьюзен. – И отец Мадлен отыскался, и обрадовался, что мы поможем ему забрать дочь, и даже не возражал отдать ее тете Сабрине на воспитание.
– Да, сказал, что и сам бы давно ее забрал из Москвы, если бы было на что содержать. Он снимает комнатушку где-то на окраине Парижа. Работа так себе и непостоянная. Родители живут в Марокко, тоже не богачи. Так что все складывается как нельзя лучше. Но могу тебе сказать, что он тоже аккуратно так поинтересовался, какой цвет кожи у тети Сабрины.
– А ты?
– Сказала, что замечательный – и души, и кожи.
– Так и сказала?
– Да.
– Он рассмеялся и объяснил, чего опасается.
– Чего же?
– Одно дело – когда чернокожая девочка живет в коллективе, где дети по природе своей интернационалисты, другое – в семье, где ее могут недолюбливать именно из-за цвета кожи.
– Надеюсь, ты не огорчила его известием, что у вас она пострадала именно из-за этого?
– Конечно, нет. Теперь можно обрадовать тетю Сабрину?
– Нужно! Такого подарка из Москвы она не ожидает. Кстати, давным-давно ей предсказал один экстрасенс, что у нее будет чернокожая девочка. Все посмеялись и забыли, а судьбу действительно не проведешь! Только, как ты думаешь, там у вас получится наверняка?
Оля задумалась.
– Понимаешь, в метриках Мадлен присутствует запись об отце.
– Что это значит?
– Несмотря на то что она уже гражданка России, но имеющая отца во Франции, думаю, он вправе распорядиться ее судьбой.
– А мать принимает участие в решении этого вопроса?
– Нет. Она отказалась от нее. Теперь вместо матери наше государство.
– Государство должно быть заинтересовано в передаче ребенка отцу. Это же логично?
– За государство этот вопрос решают чиновники. Они люди. А люди не всегда поступают по логике, по справедливости.
– А чем же они руководствуются?
– Порой личной выгодой.
– Не понимаю, какая личная выгода, если ребенок остается в детском доме?
– Если в детском доме – никакой, а если можно на разрешении о выезде к отцу что-нибудь заработать...
– Не могу поверить! У них же есть свои дети!
– Есть, и их надо кормить, а денег мало.
– Их за это покарает Бог и их детей тоже, – не найдя больше никаких способов борьбы с несправедливостью, заключила Сьюзен и, задумавшись, спросила: – А много нужно денег, чтобы заплатить этим злым людям?