Мужчины не ее жизни

Ирвинг Джон Уинслоу

Из мыслей о детстве Рут предпочитала то, что Грин написал в «Силе и славе»: «В детстве всегда есть одно мгновение, когда дверь открывается и впускает будущее». О да, с этим Рут была согласна. Но иногда, возразила бы она, таких моментов бывает несколько, потому что и будущее не одно. Например, было то лето 58-го года, самое очевидное мгновение, когда предполагаемая «дверь» открылась и предполагаемое «будущее» было впущено. Была еще и весна 69-го, когда Рут исполнилось пятнадцать и отец начал учить ее водить машину.

Больше десяти лет просила она отца рассказать ей, как погибли Томас и Тимоти, но ее отец отказывался. «Когда подрастешь немного, Рути… когда научишься водить», — всегда говорил он.

Они

ездили каждый день, обычно с утра, едва проснувшись, даже летом в выходные, когда Гемптоны бывали переполнены. Отец хотел, чтобы она привыкла к плохим водителям. В то лето по вечерам в воскресенья, когда на шоссе Монтаук становилось тесно от машин, направляющихся на Запад, и приехавшие отдохнуть на уик-энд начинали вести себя нетерпеливо, а некоторые из них умирали (в фигуральном смысле) от желания поскорее добраться до Нью-Йорка, Тед выезжал с Рут на старом белом «вольво». Он ехал в объезд, пока не находил того, что, по его словам, было «хорошеньким клубочком». Движение тут вообще застопоривалось, и некоторые идиоты уже начинали объезжать пробку справа по обочине, а другие предпринимали попытки вырваться из общей массы, развернуться и отправиться назад в свой летний дом, переждать там часок-другой или выпить чего-нибудь покрепче, прежде чем отправиться в путь снова.

— Похоже, мы нашли хорошенький клубочек, Рути, — говорил ее отец.

И тогда Рут менялась с ним местами — иногда в это время взбешенные водители сзади неистово гудели. Были, конечно, и объездные дорожки — она знала их все. Она могла продвигаться по Монтауку с черепашьей скоростью, а потом вырваться из общего потока через примыкающие дороги и мчаться по параллельной улице, а потом находить разрыв в потоке и возвращаться в него. Ее отец оглядывался назад и говорил: «Похоже, машин шесть ты обогнала, если там тот самый тупой «бьюик», что я засек раньше».

Иногда она доезжала до самой Лонг-Айлендской скоростной дороги, и только тогда отец говорил ей: «Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, а то и оглянуться не успеем, как окажемся на Манхэттене!»

Иногда движение по вечерам в воскресенье было таким интенсивным, что отец считал достаточной демонстрацией ее мастерства, если Рут всего лишь разворачивалась в обратном направлении и ехала домой.

Он ей без конца говорил, как важно зеркало заднего вида, и, конечно, она знала, что, остановившись в ожидании левого поворота и пропуская встречный транспорт, она никогда, ни в коем случае не должна заранее поворачивать налево баранку. «Никогда — ни в коем случае!» — твердил ей отец с самого первого урока. Но он пока так и не рассказал ей, что случилось с Томасом и Тимоти. Рут знала только, что за рулем сидел Томас.

— Терпение, Рути, терпение, — снова и снова повторял ей отец.

— Да я само терпение, папа, — отвечала Рут. — Я все еще жду, когда ты расскажешь мне ту историю, да?

— Я хочу сказать — будь терпеливым водителем, Рути, всегда будь терпеливым водителем.

«Вольво», как и все «вольво», которые Тед начал покупать в шестидесятые, имел механическую коробку передач. (Тед сказал Рут, чтобы она никогда не доверялась парню, который водит машину с автоматической коробкой передач.)

— А если ты сидишь на пассажирском сиденье, а я — за рулем, то я никогда не смотрю на тебя: я не обращаю внимания на то, что ты говоришь или что с тобой происходит. Даже если ты начинаешь задыхаться, — говорил Тед, — то я, сидя за рулем, могу говорить с тобой, но я не смотрю на тебя — никогда. А если за рулем сидишь ты, ты не смотришь ни на меня и ни на кого, кто сидит рядом на пассажирском сиденье. Только когда съедешь с дороги и остановишь машину — можешь повернуться. Тебе понятно?

— Понятно, — ответила Рут.

— А если у тебя свидание и парень, который тебя пригласил, сидит за рулем и поворачивается

к тебе, то, по какой бы причине он это ни делал, ты должна сказать ему, чтобы он не смотрел на тебя, иначе ты выйдешь из машины и пойдешь пешком. Или ты должна потребовать, чтобы он пустил за руль тебя. Тебе это понятно? — спросил у нее отец.

— Понятно, — сказала Рут. — Расскажи мне, что случилось с Томасом и Тимоти.

Но отец только сказал:

— А если ты расстроена… ну, скажем, ты о чем-то подумала и расстроилась и начала вдруг плакать, и ты из-за слез плохо видишь дорогу перед собой… ну, предположим, ты рыдаешь, просто как крокодил, не важно, по какой причине…

— Хорошо, я все поняла! — сказала ему Рут.

— Так вот, если с тобой случится что-то в этом роде, если ты начнешь рыдать и перестанешь видеть дорогу, то ты должна съехать на обочину и остановиться.

— А как это случилось? — спросила Рут. — Ты там был? Вы с мамой были в машине?

Рут в мелком конце бассейна чувствовала, как лед тает на ее плече; холодный ручеек нашел путь к ее ключице, и капли проложили дорожку по ее груди к более теплой воде бассейна. Солнце опустилось ниже живой изгороди из бирючины.

Она подумала об отце Грэма Грина, директоре школы, который своим бывшим ученикам (преклонявшимся перед ним) давал странные, хотя и по-своему очаровательные советы.

«Не забывай: будь верен своей будущей жене», — сказал он парнишке, который оставлял школу в 1918 году, чтобы поступить в армию. А другому накануне его конфирмации Чарльз Грин сказал: «Целая армия женщин кормится за счет мужской похоти».

Куда исчезла эта «армия женщин»? Рут предполагала, что Ханна была одним из пропавших без вести солдат этой загадочной армии.

С того самого времени, как Рут помнила себя (не только с того времени, когда она начала читать, но с первой истории, рассказанной ей отцом), книги и их персонажи вошли в ее жизнь и навсегда закрепились там. Книги и их персонажи «закрепились» в жизни Рут гораздо прочнее, чем отец и лучшая подруга, не говоря уже о мужчинах, встречавшихся ей в жизни, которые по большей части оказывались почти такими же ненадежными, как Тед и Ханна.

«Всю свою жизнь, — писал в своей автобиографии «Что-то вроде жизни» Грэм Грим, — я следовал инстинкту, избегая всего, к чему у меня не было таланта». Хороший инстинкт, но если бы Рут реализовывала его, то она бы волей-неволей отказалась от всяких отношений с мужчинами. Из всех мужчин, которых она знала, один лишь Алан казался замечательным и постоянным, и тем не менее вот сейчас, когда она сидела в бассейне, готовя себя к испытанию со Скоттом Сондерсом, ей, если она начинала думать об Алане, вспоминались лишь его волчьи зубы. Да еще волосы на тыльных сторонах ладоней… у него там были слишком густые волосы.

Играть в сквош с Аланом ей не нравилось. Он был хорошим спортсменом и имел опыт игры в сквош, но Алан был слишком велик для корта, слишком опасен в своих выпадах и бросках. И тем не менее Алану никогда бы и в голову не пришло играть с ней в силовую игру или запугивать ее. И хотя она два раза проиграла ему, у Рут не было сомнений — в конечном счете она его победит. Главное — научиться избегать столкновений с ним, но в то же время не бояться его замахов назад. Те два раза, что Рут проиграла Алану, она уступала ему позицию «Т» [22] . В следующий раз, если только этот следующий раз будет, Рут была исполнена решимости не уступать ему этой зоны, дающей преимущество на корте.

22

Место в центре корта, куда перемещается игрок после удара, чтобы иметь возможность принять удар соперника.