Мужей много не бывает
Шрифт:
— Нет, не это. Просто… Ну… Просто когда мы были детьми, то ни о чем таком не думали, правда? — Интересно, остались ли у нас с ним «безопасные» темы для разговора или нам так и суждено впредь пробираться через вербальный эквивалент населенного крокодилами болота. — Я имею в виду, в Кёркспи никого не волновало, безопасно ли для здоровья долгое нахождение на солнце. — Я улыбаюсь в надежде, что Стиви не уловит в моих словах сарказма или критики. Их там действительно нет — зато есть нервозность.
Он смотрит на меня долгим взглядом. Проходит неопределенное количество времени — то ли два часа, то ли тридцать
— Да, никто об этом не задумывался, — наконец говорит он. — Ты не намажешь мне спину? — Он протягивает мне крем, будто в его просьбе нет ничего странного.
Не найдя иной альтернативы, я принимаю крем. Какую причину я могу найти для отказа? Что у меня болит рука? Аллергия на крем для загара? Что я просто не способна дотронуться до спины моего мужа, не вспомнив при этом, что я всегда считала его самым красивым из всех мужчин? Ни одна из этих отговорок не кажется мне достаточно убедительной — в особенности, конечно, последняя.
Стиви переворачивается на живот. Я наклоняюсь над ним. И что мне делать? Чего я действительно хочу — это сесть на него верхом. Перешагнуть через шезлонг — так, чтобы ноги встали по обе стороны от него, а Стиви мог насладиться видом моих идеально ухоженных, покрытых алым лаком ногтей и гладких загорелых ног — и мягко опуститься промежностью на его ягодицы. Я хочу растирать крем по его упругой мускулистой спине и массировать ее до тех пор, пока у него не возникнет эрекция. В идеале я бы хотела снять верх купальника и лечь на него, распластывая грудь по его спине. И еще я бы хотела оказаться с ним наверху, в уединении отельного номера.
По-моему, я здорово перегрелась на солнце.
Я возвращаюсь в свой шезлонг и снова берусь за книгу. Стиви переворачивается на спину. Это одновременно хорошо, потому что так у него меньше шансов обгореть на солнце, и плохо, потому что он говорит:
— Ты держишь книгу вверх ногами.
— Ой! — восклицаю я, поспешно переворачивая ее как надо. — Она все равно не очень хорошая.
Стиви некоторое время молчит, затем улыбается:
— Все это так неловко, как по-твоему?
— Да. — Я с облегчением улыбаюсь. Хорошо хоть, что не одной мне вся эта ситуация против шерсти.
— Может, выпьем чего-нибудь? — предлагает он.
— Я стараюсь не пить алкоголь.
— Почему? Ты же на отдыхе.
— Потому что не хочу сделать что-нибудь такое, о чем потом буду жалеть, — отвечаю я. Стиви имеет такую особенность — разговаривая с ним, легко быть честным.
— А что такое ты можешь сделать, о чем потом будешь жалеть? — спрашивает Стиви.
Он улыбается тягучей сексуальной улыбкой. Если бы меня одарил такой улыбкой кто-нибудь другой, я бы непременно подумала, что он слегка заигрывает со мной. Но ведь это невозможно. Это абсолютно неприемлемо.
— А какие варианты неразумного поведения для тебя еще возможны? Хоть ты и в Вегасе, ты не можешь напиться и необдуманно выйти замуж, потому что ты уже замужем за обоими твоими спутниками. Но в принципе ты можешь всех удивить и сыграть лесбийскую свадьбу с Лаурой.
Я внимательно смотрю на Стиви, пытаясь понять, нет ли в его словах язвительности или насмешки. Но его глаза искрятся чистым, без примеси недобрых чувств, весельем. Он смеется над ситуацией, в которую мы попали, — а что еще нам остается?
— Мне кажется, лесбийские браки запрещены даже здесь, в Неваде, — хихикая, говорю я.
— Ну, незаконность брака тебя никогда не останавливала, — говорит Стиви и громко смеется. Он подзывает проходящего официанта и заказывает бутылку белого вина. Я не возражаю — вся решимость не пить спиртного, бережно лелеемая с самого перелета, куда-то испарилась.
Мы со Стиви проводим вместе два великолепных часа. Мы нанимаем круглый надувной плотик, на котором достаточно места для нас обоих, и плаваем по бассейну кольцеобразной формы. Проплывая под «водопадом», мы каждый раз кричим и хватаемся друг за друга.
Мы устраиваем дурацкие состязания, вроде того, кто дольше пролежит на спине на поверхности воды (мне скоро это надоедает, поэтому Стиви становится признанным чемпионом). Стиви резвится, делает под водой стойки на руках и проплывает у меня между ног. Постороннему наблюдателю мы, наверное, кажемся безумно счастливой парой. Держу пари, люди думают, что у нас медовый месяц. И хотя я наслаждаюсь этим удивительным утром, я в то же время скорблю, потому что знаю, что оно не принадлежит мне. Я украла его. Эта мысль отрезвляет меня, и я уныло плыву к краю бассейна.
— Хочу обсохнуть, — говорю я и вылезаю на берег. Стиви делает то же самое, и я зачарованно наблюдаю, как по его плечам и ногам стекают искрящиеся водяные капли. Я бы тоже заискрилась, если бы могла вот так, словно вторая кожа, приникнуть к нему. У него широкая грудь, в которой сейчас гораздо меньше мальчишеского и больше мужского, — возможно, из-за того, что на ней гуще стали расти волосы. Но в этом отношении у него, слава богу, все в меру. Плечи у него широкие, с резко выделяющимися мышцами. Он стал сильнее, чем раньше.
— Ты ходишь в спортзал? — спрашиваю я, невольно делая ему комплимент.
— А ты как думаешь? — спрашивает Стиви. Он нахально улыбается и подмигивает.
Я отвожу взгляд.
В это утро я применяю ту же уловку, что и на свадьбе с Филом. Все знакомые говорили мне (и вполне справедливо), что этот важный для меня день пронесется мимо, словно скорый поезд, и я глазом моргнуть не успею, как все закончится. Амели посоветовала мне, во-первых, пить поменьше и, во-вторых, изо всех сил постараться запомнить две-три вещи, которые я хотела бы непременно сохранить в памяти и которые невозможно запечатлеть на пленке, — какой-нибудь особенный запах, вкус или прикосновение. Она сказала, что я должна сделать эти воспоминания своими и держать их в памяти, словно клад в земле, который при нужде можно выкопать и использовать в любой момент. Сейчас я вдыхаю исходящий от нагревшейся кожи запах солнечного света и крема для загара, впитываю игру солнечных лучей на водной поверхности. Я стараюсь задержать в себе все подобные впечатления. Я хотела бы сохранить в памяти каждый звук, запах и ощущение, потому что это время счастья взято мной на время. И мужчина, с которым мне так хорошо, тоже взят мной на время. Эта мысль, словно кувалда, выбивает из меня дух. Я заставляю себя обратиться к теме, которой мы избегали все утро.