Мужей много не бывает
Шрифт:
— Показатель? Может быть, и показатель — но неизвестно, что он показывает, — говорит Амели. — Белла, я не могу ответить на этот вопрос. Мне эта ситуация так же в новинку, как и тебе. Я не знаю, что ты, предположительно, должна чувствовать.
Но я примерно представляю, чего я не должна чувствовать, — сексуального желания и тоски по Стиви — и, однако, чувствую их.
— Я не хочу думать о Стиви. И стараюсь о нем не думать. Я ничего не пью. По крайней мере, когда я с Филом.
— Мне кажется, разумнее было бы не пить, когда ты со Стиви.
— Может быть, — не прекословлю
— И к какому выводу пришла? Или вернулась к тому, с чего все началось?
— Я не знаю. Голова кругом идет. Сегодня утром, когда мы были вдвоем у бассейна, я поймала себя на том, что использую тот трюк, которому ты научила меня перед свадьбой.
— И что ты запомнила?
— Запах солнечного света и крема для загара на нагретой коже и игру солнечных лучей на поверхности воды.
— Я имела в виду: что ты запомнила на свадьбе с Филом, — холодно уточняет Амели.
— Ой! — Я в замешательстве. — Ну, лилии, наверное, и еще как Фил набросил мне на плечи пиджак, когда мы садились в машину после приема.
— Вот об этом тебе и следовало бы думать, — сурово говорит Амели.
Я задаю единственный вопрос, на который в самом деле хочу получить ответ:
— Амели, как ты думаешь, можно ли любить двух мужчин одновременно?
— Нет, — прямо отвечает она.
— Но ведь такое бывает! — настаиваю я. — Помнишь песню «Я люблю двоих»? — Я начинаю по памяти цитировать текст песни — он о том, как женщина разрывается между двумя возлюбленными, будучи не в силах выбрать одного из них.
Амели нетерпеливо перебивает меня:
— Ты спросила, как я думаю, можно ли любить двух мужчин одновременно, — а я думаю, что нельзя. Истинная любовь не оставляет в душе места для еще одного человека. По отношению к этому второму человеку можно, наверное, испытывать любопытство, симпатию, страсть, в конце концов…
Я понимаю ее мысль, но она мне не очень нравится. Я пытаюсь воззвать к ее состраданию:
— Но все же такого человека стоит пожалеть, как ты думаешь? Если бы, скажем, ты вдруг поняла, что любишь двух мужчин одновременно… и ты при этом замужем за ними обоими, тебе было бы очень тяжело, верно?
— Белла! В твоей ситуации я вижу только, как ужасно оказаться на месте Лауры или Филипа. Ты не любишь Стиви. И я не верю, что вы хорошо подходите друг другу. Когда стремишься к близости, очень легко впасть в сентиментальность.
— Но он очень, очень красивый! — выпаливаю я.
— С красивыми и знающими себе цену мужчинами труднее достичь настоящей душевной близости. Не смешивай любовь и похоть. Не рискуй ради банального секса отношениями с Филипом.
— Но если это только сексуальное влечение, то, может, мне стоит с ним переспать и на этом закончить дело? Это ведь должно помочь мне подавить чувства к нему. — В виде шутки я высказываю Амели свою самую тайную фантазию.
Но Амели на мякине не проведешь.
— Не шути с нарушением супружеской верности, Белла.
— Это не будет нарушением супружеской верности. Я замужем за ними обоими.
— Белла, только подумай о том, что ты только что сказала. Во имя всего святого, только подумай!
— Да-да, —
Я вешаю трубку в тот момент, когда Филип входит в комнату.
34. ШУМ, ГАМ И ГВАЛТ
Я вхожу в бар отеля ровно в 8:45, но Белла и Фил уже там и ждут меня. Фил приветствует меня двухнотным «волчьим» свистом, а Белла хлопает в ладоши.
— Изумительно выглядишь, — говорит Фил.
— Подошло идеально. Разве я не умница? — улыбаясь, говорит Белла. — Ты просто сногсшибательна.
И они правы. Платье действительно великолепное. Оно шуршит, тянется и облегает именно там, где нужно. Я ощущаю себя очень сексуальной и женственной. У платья открытая спина, а моя собственная спина всегда была для меня поводом для гордости (за всю жизнь я слышала по этому поводу множество шуток: ты опять повернулась ко мне спиной, но я этому рад и т. д., и т. п., ха-ха-ха). Белла одета в черное коктейльное платье, классическое и скромное. У меня появляется чувство, что она намеренно уходит в тень, чтобы дать мне шанс воссиять. Я тронута столь всеобъемлющим проявлением щедрости.
Стиви, как и обещал, возвращается с фотосессии ровно в девять часов. Сразу становится понятно, что желаемый эффект мною достигнут:
— Ух ты! Ничего себе! От такой красоты можно ослепнуть.
— Благодарю вас, сэр. — Стараясь создать образ холодной, собранной и уверенной в себе женщины, я играю с сережкой.
Стиви подхватывает меня, целует в щеку и шепчет:
— Детка, это просто удар в челюсть. Я нокаутирован.
Я улыбаюсь:
— Ты и сам неплохо выглядишь.
На Стиви все еще костюм Элвиса. Для фотосессии всем участникам выдали одинаковые костюмы, но, как я понимаю, индивидуальность они смогут проявить на самом конкурсе. Чтобы нас позабавить, после съемки Стиви не стал переодеваться в обычную одежду.
— Шикарный костюмчик, но парень, на котором этот костюмчик надет, — еще шикарнее, — смеюсь я. Я не могу удержаться и повисаю у Стиви на шее. К черту образ холодной, собранной, уверенной в себе женщины!
— Ты не будешь переодеваться? — спрашивает Белла.
— И не надо, — смеясь, говорит Филип. — Если ты останешься в этом наряде, нас весь вечер будут поить бесплатно.
— Но тогда мне придется петь, чтобы заработать ужин, — говорит Стиви. — Это может стать утомительным, когда мы, скажем, очутимся в третьем за вечер баре, и вышибала будет настаивать, чтобы я исполнил «Тюремный рок», а бармен — чтобы я спел «Гончего пса».
Как бы в подтверждение его слов нас бесцеремонно прерывают:
— Ой! Боже мой! Настоящий Элвис!
Естественно, это неправда. Для всех очевидно, что Стиви не настоящий Элвис, — настоящий Элвис умер, — но даже если, как утверждают некоторые теории, на минуту предположить, что он жив и в обличье толстого старика обитает где-нибудь на уединенном острове, то все равно ясно, что Стиви — не он. Стиви весит всего сто семьдесят фунтов, и на его теле не заметно никаких следов трупного окоченения.