Мужики и бабы
Шрифт:
– Тьфу! У самого рожа-то вон, как варежка изношенная, а туда же, за молоденькой. У-у, бесстыжие твои глаза! – сказала Надежда.
– Дак, сестрица, дело-то не в роже… Ты не гляди, что у меня нос набок свалился. Главное, чтоб корень стоял на месте.
– Бери быка за корень! – подхватил Николай, и они с Семеном, довольные собой, шумно засмеялись.
– Тьфу, срамники окаянные! – Надежда в сердцах встала и вышла в горницу.
Андрей Иванович хмуро покосился на Семена и спросил:
– Говорят, ты записался в бригаду
– Небось припрут к стенке – запишешься. Все-таки у нас лавка была. Супротив пойдешь – самого раскулачат.
– И кого ж ты пойдешь кулачить? Прокопа Алдонина? – раздувая ноздри, спросил Андрей Иванович.
– Дак не своих… – осклабился Семен. – Нас поведут в Еремеевку. Кто меня там знает?
– Значит, чужих трясти будешь. Китайцев, да?
– Кого прикажут, того и будем трясти, – озлобился Семен. – Чего ты прилепился ко мне?
– Подлец ты, Семен.
– Я подлец? – встал Семен, озираясь по сторонам и краснея до корней волос.
– Да, ты подлец. – Андрей Иванович тоже встал, глаза его округлились, нехорошо заблестели, и под скулами заходили бугристые желваки.
– Андрей, Андрей, садись давай! Чего ты взбеленился? – схватил его Максим Иванович за руки.
Тот вырвал руки и, опираясь кулаками на стол, подался всем телом к Семену:
– Уходи! Уходи сейчас же из моего дома… – И вдруг сорвался на крик: – Уходи, тудыт твою растуды!.. Или я тебя изобью, как собаку…
Семен отскочил от стола, как ошпаренный, с грохотом отлетела, падая, табуретка, и тотчас же в дверях из горницы выросла Надежда:
– Что это еще за погремушки?
Но на нее никто не глянул. Андрей Иванович сел за стол и устало прикрыл лицо руками, а Семен, бледный как полотно, долго не мог попасть трясущимися руками в рукава полушубка. Так и вышел, не успев как следует одеться.
– Вы чего тут не поделили? – опять спросила Надежда.
– Семен авсенькать приглашал, по дворам итить, а вон Андрей прочел ему одну авсеньку – тому не понравилось, – сказал Максим Иванович, ухмыляясь.
В сенях грохнули щеколдой и затопали по полу, заскрипели снегом.
– Что это еще за табун? – подалась к двери Надежда.
Но не успела она и до порога дойти, как дверь распахнулась и в избу ввалилась целая процессия; впереди шла Тараканиха в толстой клетчатой шали, в черной сборчатой шубе до пят, за ней в шапке с распущенными ушами Левка Головастый, потом еще Кулек в шинели и в буденовке со шлыком, и наконец пожаловал сам представитель окружного штаба по сплошной коллективизации Ашихмин – в кожаной кубанке, в белом полушубке и в белых с желтой ременной оторочкой бурках.
– Служить будете, или вам так подать? – недружелюбно встретила их Надежда.
– А мы не милостыню просить, – пропищал Левка Головастый, – мы по законному решению.
Ашихмин по-хозяйски прошел к столу, слегка отстранив Надежду рукой, как телушку, стоящую
– По какому случаю пожаловали? – спросил Бородин, исподлобья глядя на Ашихмина.
– А по тому самому… Вас предупреждали в Совете насчет уклонения от раскулачивания?
– Я присяги на раскулачивание не принимал, – ответил Бородин, набычившись. – И нечего меня предупреждать на этот счет.
– Извините! Вы являетесь членом сельсовета, председателем комсода. Уклонение от раскулачивания, как важнейшего мероприятия по сплошной коллективизации, рассматривается прямым саботажем. Вам это известно?
– Нет, не известно.
– Дак мы ж тебе сколько разов говорили, Андрей Иваныч! – ринулась в дело прямо с порога Тараканиха. – Не в свое село пошлем, а в чужое… Дак ты уперся, ровно бык. А глядя на тебя, и другие не идут – вон Вася Соса отказался, Макар Сивый, Сенька Луговой, Чухонин. Тебя, говорят, боятся.
– Чего меня бояться? Я не разбойник на большой дороге. Чужое добро не отымаю.
– Это что, намек? По-вашему, мы разбоем занимаемся? – повысил голос Ашихмин.
– Я знать не знаю, чем вы занимаетесь. Я только ноне и увидел вас. Чего вы ко мне привязались?
– Вон вы как заговорили! Мальчиком прикинулись. Ладно. Поглядим сейчас, каким вы голосом запоете. Федулеев, дай сюда решение Совета!
Левка моментально выхватил из папки исписанный листок с печатью и, услужливо пригибаясь, сунул его в руки Ашихмину.
– Вот решение Совета о том, чтобы изолировать вас от массы как разлагающий элемент! – Ашихмин положил на стол листок перед Бородиным. – Прочтите и распишитесь.
Андрей Иванович посмотрел на братьев, на жену, с испугом глядевших на него, помедлил, свел плечи, словно его в холодную воду толкали, и начал читать вслух:
– «В связи с чрезвычайным положением, объявленным штабом по сплошной коллективизации, считать отказ от участия в раскулачивании члена сельсовета Бородина Андрея Ивановича как акт саботажа со всеми вытекающими отсюда последствиями. С целью изоляции от массы вышеупомянутого Бородина взять под стражу». – Бородин посмотрел с каким-то удивлением на Ашихмина и сказал: – А у вас нет такого права, чтобы сажать меня.
– Есть. Подписывайтесь!
– А я не стану подписывать.
– Заберем без росписи.
– Кудай-то вы его заберете? – спросила Надежда, подаваясь к столу. – У него пять человек детей. Давайте тогда и меня с ним забирайте. Мы чего делать без него станем?
– А это нас не касается, – отрезал Ашихмин.
– Как то есть не касается? – спросил Максим Иванович. – Это ж дети малые!
– Кто вы такой, чтобы задавать мне вопросы? – строго спросил Ашихмин.
– Мы, братья его, собрались на семейный совет… Дак что, и собираться вместе нельзя, что ли?