Мужской день
Шрифт:
– Смотри, Лева, галки прилетели! – орал Колупаев над моей головой, и я задирал доверчиво голову к небу, а мой друг в этом время одним страшным движением каблука разрушал к черту мою драгоценную запруду, все ее башенки и шлюзы, всю ее небесную архитектуру.
– Ты что делаешь! – орал я. – Совсем уже, Колупаев, умом рехнулся!
– Твоя запруда – неправильная, – вежливо отвечал он. – Она не учитывает силы потока. И ее все равно ждет скорая гибель. Мы построим запруду в другом месте. Это будет гигантское сооружение...Можно
– Мы? – недоверчиво спрашивал я Колупаева.
– В смысле ты. Но под моим руководством. Я тебе буду помогать.
Колупаев засучивал штаны до колен и начинал действительно помогать мне, скромному строителю запруд.
План его и в самом деле был грандиозен.
В том месте, где благодаря яме в асфальте ручей образовывал небольшое естественное водохранилище, Колупаев начинал возводить что-то огромное, типа рва. Он приносил землю прямо руками, одетыми, правда, в мои перчатки, которые Колупаев предусмотрительно нашел в кармане моего пальто.
Он укладывал руками в моих перчатках в эту огромную кучу вязкой, хлюпающей земли самые настоящие большие кирпичи.
И скоро лужа-водохранилище разливалась до таких размеров, что рядом с ней просто нельзя было пройти.
– Мальчики, что же вы делаете? – ласково спросила нас как-то раз миловидная женщина, вся сияя на солнце от весны, счастья и любви. На ней было хорошенькое розовое пальтишко и темные чулки.
– Мы? – басом сказал Колупаев в подвернутых штанах. – Запруды делаем! – и вдруг начал прыгать на месте, обливая и меня, и розовую женщину, и себя в том числе, мутными потоками талой воды.
Женщина, осыпая нас ругательствами и оскорблениями, убежала прямо по луже.
– Ты что же делаешь? – строго спросил я его.
– Я ее застеснялся! – доверчиво объяснил Колупаев причину своего поведения.
И тогда я начал смеяться.
Я смеялся так, как не смеялся целую зиму. Я ржал, как лошадь. Я хрипел, как раненный в грудь. Колупаев отвел меня к песочнице, и я стал валиться в нее, как подкошенный.
– Лева, ты здоров? – заботливо спросил меня Колупаев. – Может, ты переохладился? Кстати, у тебя из носа текут сопли.
Часто ли у вас так бывает в жизни: после наступления абсолютного восторга и счастья вдруг выясняется, что подкралась какая-то пакость?
У меня – часто. Вот и тогда, после момента счастья, я вдруг обнаружил, что Колупаев прав. Мои руки от холодной воды совершенно задубели, ноги замерзли, и я начал мелко дрожать. Заметив это, Колупаев стал водить меня по двору кругами, держа за плечи. Но это не помогало. Я продолжал глупо хихикать и вытирать сопли. Тогда он усадил меня на край песочницы и сказал:
– Лева, сейчас ты убедишься, что на самом деле вокруг не холодно, а очень жарко.
Он снял мои перчатки и брезгливо, двумя пальцами отдал их мне, мокрые
Колупаев поймал солнечный луч и направил маленькое солнечное пятнышко на мою ногу. Из ноги начал подниматься пар. Потом стало жарко. Потом я заорал благим матом:
– Ты что делаешь, гад? Ты что делаешь, Колупайский! Мне же больно!
– Ты хочешь идти домой? – нежно и ласково спросил меня Колупаев. – Нет? Тогда учти: только солнечный ожог может избавить тебя от переохлаждения и заболевания. Давай руку.
– Нет! – заорал я страшным голосом.
– Как хочешь, – равнодушно сказал Колупаев и спрятал стеклышко.
Я немного посидел, а потом немного походил.
Зубы мои по-прежнему стучали. Очень хотелось домой, в тепло. Но я пересиливал себя. Во-первых, мама будет страшно злая. Во-вторых...
Во-вторых, очень не хотелось уходить от этой весенней воды! С ужасом и восторгом, в который раз в своей жизни, я вдруг понял, что Колупаев опять оказался прав!
– Колупаев, а у меня будет настоящий ожог? – спросил я.
Он важно кивнул.
– А меня в больницу не повезут?
Он отрицательно помотал головой.
– А я согреюсь?
Он взглянул презрительно.
– Ну, поехали! – сказал я.
Я положил Колупаеву на коленку свою руку.
Рука торчала из короткого рукава почти до середины.
Колупаев направил солнечное пятнышко на запястье, чуть выше кисти.
Я молча ждал.
– Терпи! – сказал Колупаев.
Я зажмурился и стал ждать.
Вокруг меня сразу вспыхнули радужные пятна, как всегда бывает, когда зажмуришься на солнце. В этот раз они были какой-то невероятной величины, они плавали вокруг и то поднимались высоко, то ныряли глубоко вниз.
Руке стало больно.
– Терпи! – сказал Колупаев.
Радужные пятна вокруг стали носиться туда-сюда с бешеной скоростью.
– Не могу! – заорал я.
– Терпи! – заорал Колупаев.
Радужные пятна вспыхнули и зажглись в моей голове огромным костром!
– А! А! А! – заорал я, вырвал руку и стал бегать вокруг Колупаева, осыпая его проклятьям и ругательствами.
– Безмозглая скотина! – орал я. – Фашист! Ставишь опыты на людях!
– Тебе холодно? – спросил Колупаев.
– Нет! Нет! Нет! – заорал я.
Хотя зубы мои по-прежнему стучали, мне действительно перестало быть холодно. Я вдруг резко почувствовал тихую теплоту, которая открывается в промежутке между обжигающим солнцем и ледяной водой. Теплота была повсюду. Она была в ветре, который дул мне прямо в лицо. Она была в кучах грязи, которые высовывались из-под снега. Она была в кошках, которые как мертвые лежали на нагретом асфальте возле подъезда и грелись.