Я был в отчаяньи от той страны,в которой все мы были неравны,но говорили, что равны, – и врали,и старились, и часто умирали,и видели совсем другие сны.А над страной летало вороньё,но раз мы поклялись любить её,то… годы шли – и мы её любили:за что – за чёрт-те что, за изобилье,хоть это тоже, в сущности, враньё.И я в отчаяньи от этой вот страны —в которой все мы, вроде бы, равны,но говорим, что неравны, – и правы,и выбрали свободу для Вараввы,да видим-то совсем другие сны.И по стране шатается ворьё,но раз мы поклялись любить её,то… любим – хоть и морщимся, а любим:за что – за снисхожденье к бедным людям,хоть это тоже, в сущности, враньё.Я от любой в отчаяньи страны,в которой все равны и неравны —в одно и то же время, без разбора,и простака не отличишь от вора,и все вокруг чужие видят сны —лгут, правда что свои… ах, Бог бы
с ними:их ложь не рушит никаких основ,и дразнит их Ниспосылатель Сновсвоими челноками расписными.
«Вечный поиск иных светил…»
Вечный поиск иных светилда скитанья далёким небом…потому я так много всего забыл —будто бы никогда и не был,будто и не родился в этих местах,не был в очереди за репкой!Уж теперь из меня ничего не достать —ни багром, ни цапкой,ни добром, ни чем-нибудь там ещё б,ни мытьём, ни кбтаньемв темноте заповедных этих трущоб —…разве взрывом атомным.Что во облацех, значит, темна вода,что в колодцах – одна беда,и когда я опять прихожу сюда,то не вижу здесь ни следатех, кто с галками воевал,кто тиранил «немку»,кто убил меня наповал,с кем ходил в обнимку.
При царе Горохе
…а вот разрухи при царе Горохесовсем не помню, разные огрехи —это пожалуйста, шуты и скоморохисвидетели, всё было, но разрухи —её не помню при царе Горохе —ходили, правда, всяческие слухи,мол, ждут нас в будущем измены да подвохи,пришельцы, трёхголовые телята,огонь кометы на исходе лета…короче, что всё будет очень лютои будет падать замертво валютав болото лебединого балета —так щебетали птахи и старухи,воспитанные при царе Горохе,и улетали на свои застрехи,и все им верили, и всех терзали страхи…случайность, нарядясь в необходимость,смущала и запутывала демос,над головой носился Нострадамуси гадил сверху, из другой эпохи…дела, конечно, были очень плохи,ан не настолько, чтоб пищало в брюхеот голода – шуты и скоморохисвидетели, что при царе Горохемы все ни в коем случае не златумолились, не булату, но билетув Большой, а если даже и булату,так не тому… – божественному плуту,купившему за небольшую платувсех сразу на единственную ноту,известную ему, но этой крохивполне хватало при царе Горохеи даже оставалось на орехи —нет, даже доставалось на орехи,не помню, да и сам язык был младше…чуть младше – нет, не хуже или лучше,а раньше, и, как выяснялось, тоньше,без мата, и у каждой почтальонши,да что там почтальонши – кастелянши,за нею раз пятнадцать повторимши,вполне спокойно можно было брать урокикультуры речи при царе Горохе —культуры речи и культуры встречи,не говоря уж о культуре первой ночи,или культуре вечности… короче,культуры думать так, а не иначе,не замечая нависавшей тучи —их было много при царе Горохе,и все темны, шуты и скоморохисвидетели, что часто моросило,поштормливало, уносило силы,ломало страшно, но, попив рассола,все снова поддавались на посулысудьбы-обманщицы, сухарики и салона завтра запасая, а сивухивсегда хватало при царе Горохе —да и куда же без неё, дурёхи,дурёхи, сватьи-бабы Бабарихи…и вот что странно: сердце в общей суматохене било, так чтоб очень уж, тревоги —Бог не тревожил, но имелись боги:бог ветчины, севрюги и наваги,бог мини-юбки, джинсов, буги-вуги,бог дачи в Кратове, Малаховке, Барвихе,и виден был на свет в любой прорехене тот, так этот бог… при каждом взмахеполотнища в столбе пурпурной пылипорхали группы ангелов и плылинад нами, находясь не то в запале,не то в опале – подо всех копали,включая ангелов, и те же заварухипроисходили при царе Горохе,что и теперь, шуты и скоморохисвидетели, что все мы, как проказы,боялись разных козней – и, как козы,неслись вперёд, не думая о крахе,притом что, в общем, при царе Горохеизвестны дальновидные указы,и, слава Богу, не было разрухи,подобной нынешней…шуты и скоморохисвидетели.И дети.И стрекозы.
Салют
Так сильно небесные пушки палят,как будто немецкие пушки палят, —не бойся, дитя, это просто салют,огней бесполезный полёт.Не бойся, дитя, никого не убьют,уют создают… понимаешь, уют:уют создают – и палят, и поют,палят, и палят, и поют.А если случайно кого и убьют,то это не страшно: он сам виноват,не понял, что всё это просто салют,огней бесполезный полёт,что всё это к новому счастью прелюд,что все вокруг были несчастны сто лет,но после купили себе арбалети пушку, и в небо палят.Не бойся, дитя, они просто шалят —шалят и сбивают с небес самолёт,шалят и сбивают с небес драндулет,в котором сидит Абсолют…Но всё это так, они просто шалят,и звёздною пылью пылят, и поют —и плачет, разбившись об лёд, Абсолют,но в этом он сам виноват.
«То капризы сердечной аорты…»
То капризы сердечной аорты,то истерики мелких петард…А однажды мы были бессмертныи рядком выходили на старт,но, финала смешную приманкуоставляя, конечно, чужим,твёрдо знали: вот кончим разминку,а потом навсегда убежим.Подобравши свои неужели,жили-были и – что там? – нули,мы и впрямь навсегда убежалии следы за собой замели,ни полян не оставив, ни просеки такую придумав судьбу,чтоб почтенный какой-нибудь классикзавертелся юлою в гробу.Ан пора успокоиться классикуда и нам… – осмотреться в путии бессмертными санками пу снегупару вечных штрихов провести.
«Ничего не случилось. Весёлый верстак…»
Ничего не случилось. Весёлый верстакпостучал и замолк, заперев свою челюстьна запор, на замок, – и всё кончилось так,как положено, и ничего не случилось.Был ноябрь – нет, не так: был ноябрь ноябрём,отмывались водою кровавые пятна.Становилось понятно, что мы не умрём.И что мы не живём, становилось понятно.Сад давно был не сад никакой – сад был сед.Дискобол отодвинулся от дискоболши.Зажигали огни, но давал этот светровно столько, чтоб всем не попбдать – не больше.День у края стоял и держался как мог —на каком-нибудь ветхом «навряд ли», «едва ли».В горле – нет, прямо в сердце – собрался комоки мешал говорить, и слова застревали.И часы, зажимавшие время в зубах,навсегда забывали про велеречивостьи упорно молчали.И дай-то нам Бог,чтобы завтра опять ничего не случилось.
«Поедемте с вами на Праздник Старого Года…»
Поедемте с вами на Праздник Старого Года,прокатимся вместе по всем его узеньким датам,а слёзы ронять – не пристало убитым солдатам,поедемте с вами на Праздник Старого Года.Поедемте в саночках и упадём на колениза то, что всё кончилось, в общем-то, благополучно:бежали по минам, простаивали в оцепленьи,сжимая в руке дорогое колечко-малечко,молились снарядам, блуждали по чёрным болотам,писали домой всё в порядке, увидимся в мае,но знали, что кончилось время, и всё понимали —кому ж ещё и понимать это, как не убитым!А кончилось, стало быть, славно: нелепою смертьюдля нас и – нелепою жизнью для… для остального,и мы сокрушались о тех, кому снова и сноваещё одну жизнь проживать – и вторую, и третью,и где-то опять проживать, воевать, волноватьсяпо поводу завтра – какая там будет погода —и слушать прогнозы заоблачного полководцапро все безнадежные нежности Нового года.
4 февраля 2012
Что бы ни чернело в черновике,что бы ни темнело невдалеке —у меня белая ленточка на руке,у меня белая ленточка на руке.Я пойду куда-нибудь – вот хоть в скверпостоять у озера, например,ничего не взяв с собой, налегке, —у меня белая ленточка на руке.Постою с опущенной головой,пошепчу на утичьем языке,ибо я, видите ли, живой —у меня белая ленточка на руке.А потом… пусть думают, что я пьян, —я начну кататься по той траве,по какой ходил король Кристиан,со звездою жёлтой на рукаве.Ибо тут, на крохотном островке,я, простите, сам себе атташе.У меня белая ленточка на руке.У меня белая ленточка на душе.
«Вот… а коняшку ведь можно нанять у Палашки…»
Вот… а коняшку ведь можно нанять у Палашки(есть там такая Палашка, душа-человек) —всем раздаёт по коняшке, не просит за них ни полушки,ибо на что ей полушка, глупышке такой… имярек.Что-то сломалось на свете и вмиг потерялось —правда, пока мы не знаем, как это зовут,и проверяем придирчиво каждую впалость:тут, дескать, вроде бы, пусто… и тут вот, и тут.Только был некий щелчок нехорошего свойства:рядом, поблизости – некий избыточный звук…Впрочем, стоит, как всегда, оловянное войско,не выпуская оружия, значит, из рук,и хороши, как всегда, наши радиосводки,и генералы пышны, и бои не страшны,и возвращаются все, кто в разведку ушёл, из разведки —с той стороны и неважно с какой стороны…Стало быть, всё, как положено, – если б не этотзвук непонятный, прокравшийся в сердце, как тать, —можно бы и наплевать, только это не метод:жизни, как прежде, уже никогда не бывать.Нам бы лишь день простоять, не зовя неотложки,нам бы лишь ночь продержаться без… знаете, слов!Вот. А коняшку-то можно нанять у Палашки —Савиной, значит, Палашки – всего и делов!
«В этом направлении – смятенье всех дат…»
В этом направлении – смятенье всех дати ландшафт совсем не такой,в этом направлении стихи не идут,как ты их туда ни толкай.Как ни уговаривай и как ни моли,ослик не желает назад,как ты кукурузою его ни мани,не идет – и всё, супостат.Ах ты, старый ослик, упрямец ты мой,как же мы вернёмся домой?Ах ты, старый ослик с кукурузой во лбу,Как же мы обманем судьбу?Вот и рифма точная уже тут как тут,и размер подстроился… ан —в этом направлении стихи не идут:там туман и снова туман.Там нам было сколько… да шестнадцать, боюсь, —лет, и снов, и песен, и луж,там у нас был, кажется, Советский Союзи другая всякая чушь,и стихи идут хоть на панель, хоть на суд,хоть на гибель, хоть напролом,но туда – туда они никак не идут…а казалось бы, за углом!