Вот список забытых вещей:свисток, закатившийся в щель,истрёпанный фантик, заржавленный винтик,охрипшая в детстве пищаль,сезонка за прошлый сезон,слезинка из книжки про дзэн,рисунок на майке, квартира на Мойкеи градом побитый газон.Сюда же: изношенный чин,печаль безо всяких причин,крушенье иллюзий и пара коллизийс толпой небольших величин —с мечтой или прочей туфтой,лет тридцать назад изжитой,с любовью великой, с короткой разлукойи жирной под ними чертой.Куда с этим всем, не пойму,в какую кромешную тьму,к высокому Богу, к далёкому магу,к монарху, к тетрарху – к кому:тут, дескать, такие дела,тут жизнь началась и прошла,и маленький мальчик гремит в колокольчик,не жалуя колокола.
«Вся
эта морока, вся эта напраслина…»
Вся эта морока, вся эта напраслинаодичавшей волихороша, но, в общем, полностью бессмысленна…зря мы танцевали.Зря мы разливали долгожданной публикезолотое зелье —счастье ускользнуло на случайном облакев облике газели.Короли, поэты, рыцари, притворщикис рогом Оберона…Помнишь, раньше было так легко, так творчески —помнишь, было рано?Целовались в небе, обнимались нa поле,висли на консоли —разве мы хотели, чтоб так сильно хлопали,на руках носили?Разве мы не знали – злыми, полинялымипоплетёмся к рампе…Что ты пишешь кончившимися черниламипри потухшей лампе?
Кино
Вот тут у нас домашнее вино,тут огурцы последнего засола —так это начинается киноуютно, хорошо и развеслло:с сидением на кухне до утра,когда уже совсем бесцветны лица,и с запоздалым, лишним ну пора,теперь уже совсем пора стелиться,с перетеканьем утра в день-деньской —забыл какой, но хорошо б субботний,с похмельем, с посещеньем мастерскойи всякой прочей милой тягомотней,с ещё одной бессонной ночью и снадеждою на милость воскресенья,но – Шахразады прячут свой сюрпризв колючих зарослях, на дне бассейна,за ширмою, в шкатулке под ключом,в тени почти случайных оговорок —и открываются не раньше, чемих застигает утро номер сорок…Вот так и наша с вами жизнь пройдёт —и пусть проходит, тут уж либо – либо:не век же нам годами напролётплодить шедевры мелкого калибра —Бог нам судил запутаться в кистяхвеликой и таинственной морокии всех простить, которые гостяти не покинут нас уже вовеки.
«Ах ты глупая деточка…»
Ах ты глупая деточка,мой небесный дружок,тут не Божия меточка —тут обычный ожог,но уж если и меточка,то никак не стрела —тут шелкувая плёточканенароком прошла.Все блудницы, все бражникиподтвердят как один,что плохие художники,а не Тот Господин,нас уродуют… – радуютплётками на плацу:по живому орудуют,по живому лицу.Не хоти себе, деточка,этих шёлковых мук:ни к чему тебе меточкада и плац ни к чему б —нас пусть, пруклятых, балуют,продолжая трепать:то малюют, то – милуют,то малюют опять.
«Жизнь снова с путей не сошла, а могла б…»
И.А.
Жизнь снова с путей не сошла, а могла б —не зря все подробности поускользали!Но как говорил один старый араб:«Мы видели это простыми глазами».Он плакал тогда, сигареты курил,одну за другой и другую за третьей,и нервно придерживал пальцами пылдымившихся рядом столетий.Ах, этот соблазн – соскочить на ходуна лживый булыжник, прижаться щекоюк камням ледяным и шептать им в бредусловечко-другое – какое такое:что, мол, не хочу, что горят все мосты,что в поезд палят, кочегара убили,что, мол, не могу, что в крови все кустыи корчатся мысли от боли…Ан – вдруг да прорвёмся, была не была!Какая там разница – веришь, не веришь:подставит плечо чуть живая скала,и руку протянет умерший товарищ,и над головой зачирикает чиж —с небес, где плывут облака с образбми…И плачешь, и куришь, и кровоточишь,и смотришь простыми глазами.
«Хорошо бы не об этом…»
Хорошо бы не об этоми, конечно, не об этом,а тем паче – не об этом,хорошо бы о былом!Все мы связаны обетом —не обетом, так Арбатом,не Арбатом, так обедомна Садовом, за углом,в забегаловке волшебной…было весело душе в ней!После, стало быть, крушенийвсех на свете кораблейчем бы память образумить…вот тебе обед на память —сколько стоит наша память?Память стоит пять рублей:это сразу всё, включаябочку мёда, чашку чая,ложку дёгтя, чувство локтяи конфету-пополам,и включая ту эпоху,о которой думать плохо —хорошо, но очень плохо —хорошо… тем паче нам!Там, конечно, всё кошмарно,мерзость, пакость, грязь и скверна,все стоят по стойке смирно,ибо миром правит зло,ибо никуда не детьсяот него… но как чудесно,как легко, какое детство,как темно и как светло!
«Тогда ещё стихи водились в сих краях…»
Тогда ещё стихи водились в сих краях,тогда ещё – не пав во всех своих боях —я собирал в саду причудливые тропы,тогда ещё вели извилистые тропыв такие тайники неведомой души,где мир и тишина: укройся и пиши.Тогда был старый век, и все мы были живы,тогда на флаге изолгавшейся державыза молот золотой ещё держался серп —такой же золотой, но век был милосерди каждому давал одежду и еду,и ставил каждому пятёрку по труду.Тогда и этот сад был сыт, обут, одет —и с яблоком во рту сидел в качалке деди всё в столбцах газет разыскивал ответ,которого там не было, да и поныне нет,и подавали чай под яблоню и вишню,и каждый раз на чай заглядывал Всевышний.Тогда был небосвод ровнее и положе,да и Всевышний был значительно моложеи обещал, что утешений впереди —хоть улицы мости, хоть пруд пруди,и улыбался, безмятежно повторяя:«Все, кто живёт в этой стране, достойны рая».
«А подобного урагана не было никогда…»
А подобного урагана не было никогда.Было только тогда, когда лопнул зелёный шарик.И тогда ещё мой друг детства, по имени Шурик,со слезами сказал: «Какая большая беда!»Было только тогда, когда не пойми куда унеслогод, число, номер дома и прочие горькие вещи.И я вышел из строя и оказался в чащенепонятного текста – безграмотного и многосло…Было только тогда, когда промок коробок —и почти целый день никого не случилось рядом:всё вдруг сразу забылось – и то, откуда мы родом,и куда мы идём, и где проживает Бог.Было только тогда, когда мне обещали прийти в шесть,а пришли через год, но уже не застали дома —и увидели, что отныне всё по-другому,и божественно звенела на крыше новая жесть.Было только тогда… и тогда, и тогда, и тогда —до чего ж оно пёстрое, это лоскутное покрывало!Но тогда ведь и жизнь была ещё совсем молода,потому-то и были тогда ураганы, а так – не бывало.
«Тут, между прочим, всё поломалось…»
«Мама, мне жалко!»
Голос из зала
Тут, между прочим, всё поломалось —всякая малость тут поломалась:ножик и вилка, обруч и палка…мама, мне жалко!Тут, между прочим, всё изменилось —всякая милость тут изменилась:кеды, футболка, светлая чёлка…И, между прочим, всё износилось —всякая ценность тут износилась:смысла и толка, ситца и шёлка,мама, мне жалко!Детства шкатулка мелко и гулкоотгрохотала всем содержимым,всем содержимым неудержимым:ключик-замочек, почерк с нажимом,краски и кисти, старые вести,ржавые гвозди,хоть ненадолго в небо прогулка,дальше не езди,дальше заминка, дальше развилка,рушится с неба книжная полка,время крадётся шатко и валкои пожирает зайца и волка —мама, мне жалко!
«Так что же, собственно, ещё сказать о детстве…»
Так что же, собственно, ещё сказать о детстве…Да, в общем, нечего: пустынная страна.Хотя, конечно же, солдатики, индейцы,пираты, рыцари и прочая шпана —они со мной, они и нынче на подхвате,чуть что не так, чуть жизнь темна или трудна.В то время как все золотые имена —серёжи-саши-пети-гали-вали-кати —они исчезли: улетели на ракете,вдаль ускакали, вставив ноги в стремена,переиначены на выездной анкетелатинской графикой и графикой ивритской —и их истории сегодня грош цена.Они растаяли – ледышкою, ириской,размылись в подписи, размашистой и резкой,измождены пропиской и перепропискойи больше, кажется, не значат ни хрена —по отношению к корветам, збмкам, кобрам,к мечам и саблям… и ко всем другим макабрам,что и сейчас ещё порой наводят жуть.Но как любили мы тогда блуждать по дебрям,где я был дудочкой прохожею подобран,научен глупостям и вновь отпущен жить!..