Музыкальные диверсанты

Кравчинский Максим Эдуардович

Здесь еще, можно сказать, парень легко отделался. Нашли бы у него «Чубчик» Лещенко (или, не дай бог, Шевченко) в годы войны, неизвестно, чем бы все закончилось.

Вот выдержка из приговора суда по Татарской АССР осени 1941 года: «…пел песни к/p, клеветнического содержания. Приговор — ВМН».

Три безликие буквы расшифровываются просто: высшая мера наказания… расстрел.

После таких фактов воспоминания Хруцкого уже не кажутся мне надуманными. Вот еще один «протокол» эпохи из книги писателя:

«..Леню Калмыкова разбирали на комсомольском собрании института. Обвинение выдвинули тяжелое: пропаганду чуждой идеологии. Главным козырем обвинения были танго Лещенко. Мол, Леня собирает у себя московских стиляг и они слушают запрещенные песни певца, арестованного нашими органами как фашистского пособника и шпиона. Комсомольский вождь потребовал

у Лени назвать фамилии тех, кто вместе с ним слушал певца-шпиона, и покаяться перед комсомолом. Леня отказался. За то, что он не разоружился перед комсомолом и не назвал имена пособников, Калмыкова исключили из комсомола и отчислили из института. В те годы это было равно гражданской смерти. Следующим действием, видимо, должен был стать арест и привоз на Лубянку. В тот же день прилетел Ленин отец, он уж точно знал, чем может окончиться для сына безобидное увлечение песнями Лещенко. Он забрал Леньку с собой, оформив техником в геологоразведочную партию. Я забыл сказать о главном. В комнате Лени висел портрет Петра Лещенко, переснятый с пакета пластинки. И это поставили ему в вину. В те годы на стенах должны были висеть только изображения обожествляемых вождей».

Пластинки Александра Вертинского, Петра Лещенко и других певцов-тигрантов попадали в СССР контрабандой

И на десерт моя любимая байка от Эдуарда Анатольевича, которая в полной мере передает и настроение тех лет, и то, кем был для наших бабушек и дедушек артист.

В 1952 году была ограблена дача одного генерала, заместителя самого Деканозова, который руководил Счавным управлением советских имуществ заграницей. Налетчики вывезли несколько машин с «нажитым непосильным трудом» барахлом. Дело было на особом контроле у министра МГБ, и заняться им поручили опытному сыщику из МУРа Игорю Скорину. С первой трудностью он столкнулся, составляя протокол.

«Генеральша точно не помнила, сколько добра было на даче. Но кое-что она все-таки описала. <…> Две вещи заинтересовали Скорина. Инкрустированный серебряный браунинг калибра 4,25 и привезенное в подарок сыну и спрятанное до его дня рождения полное собрание пластинок Петра Лещенко в четырех специальных чемоданчиках красной кожи с металлическими буквами “Беллаккорд”. Это уже была достаточно редкая по тем дням зацепка. Как известно, преступления раскрываются не при помощи дедукции и осмотра следов через лупу.

…Агент рассказал оперу, что весь цвет блатной Москвы собирается в Зоологическом переулке на блатхате, которую держит Валентина Цыганкова по кличке Валька Акула. Приходят серьезные московские воры не просто выпить, а послушать пластинки Пети Лещенко, которые Акуле подарил ее хахаль. На следующей встрече агент поведал, цто пластинки хранятся в чемоданчиках красной кожи, с золотыми иностранными буквами на крышках. Кроме того, он выяснил, что новый любовник Вальки — залетный, с Украины, и вместе с пластинками он подарил ей маленькую волыну, всю в серебре, а на рукоятке пластины из слоновой кости. Квартиру Цыганковой взяли под наблюдение…

Ну а дальше все было как обычно. Отработали объект. Выяснили, сколько народу в доме, и ночью захватили всех без единого выстрела. Скорин рассказывал, что больше всего грозный генерал радовался возвращенным пластинкам, которые обещал сыну, и просил в протоколах не упоминать имени певца: как-никак, а вражеский шпион…»

Отношение к Лещенко оставалось настороженным и после смерти Иосифа Сталина.

Случайно встреченная мною на книжной выставке Елена Евгеньевна Егорова, чей отец в 1957 году принимал участие в строительстве советского выставочного павильона в Брюсселе для выставки «Экспо-58», вспоминала:

«Из Бельгии домой в Москву мы возвращались поездом. Помню, как на границе Чехословакии и СССР заглянувший в купе таможенник задал конкретный вопрос: “Пластинки Лещенко везете?”

Отец обожал его песни и, как только мы приехали в Бельгию, сразу приобрел несколько его дисков производства фирмы “Коламбиа”. Мне было тогда лет девять, и я очень радовалась, когда родители заводили патефон и Петр Лещенко своим медовым голосом начинал петь: “Моя Марусечка…”Я сразу же пускалась в пляс.

И вот таможенник интересуется строгим голосом, везем ли мы его пластинки.

Папа с

мамой в один голос отвечают: “Не-е-ет!”

И тут я, дремавшая все это время на верхней полке, свешиваюсь и чуть не плача кричу: “Как нет? А где же они?!”

…Немая сцена.

Родители не предупредили меня, что Лещенко запрещенный певец, и я с детской непосредственностью чуть не подвела всех под монастырь.

Эта пластинка «на ребрах» Петра Лещенко изготовлена легендарной подпольной студией Б. Тайгина, Р. Богословского и Е. Санькова «Золотая собака» в Ленинграде в начале 1950-х годов

Таможенник, естественно, напрягся. Тогда отец и мама принялись уверять его, что пластинки конечно, были, но они как законопослушные советские граждане оставили их в Брюсселе. Не знаю уж как, но таможенник поверил, не стал нас тщательно досматривать, и пластинки мы все-таки провезли».

Русский самородок, поэт, издатель Борис Иванович Тайгин (Павлинов, 1928–2008). Первые шаги на поприще подпольной звукозаписи уже приносят свои плоды — одет как настоящий франт. Ленинград, 1949

А теперь перенесемся в самое начало пятидесятых годов.

Отгремела война, и победители стали возвращаться домой. Из поверженной Германии везли заслуженные трофеи. Крупные чины отправляли вагоны с картинами, сервизами, хрусталем и даже автомобилями «хорьх» или «мерседес». Средний офицерский состав тащил на себе чемоданы с коврами, часами и пластинками. Добычей рядовых становились вещицы поскромнее. Те, кто жил рядом с железной дорогой, имел возможность приобретать прямо с «колес» велосипеды, фотоаппараты и прочий дефицит.

Наряду с предметами быта, недоступными простым советским гражданам, наши смекалистые умельцы обращали свой взор на новинки западной техники.

Так в Союз попадали огромные пишущие машинки «ундервуд», аккуратные патефончики «Электрола» и аппараты фирмы «Телефункен». предназначенные (о, чудо!) для копирования граммофонных пластинок.

Во время войны, как и во времена Наполеона, наши граждане имели возможность увидеть жизнь совсем другую и теперь испытывали настоящий культурный голод. И вскоре нашлись Кулибины, готовые его удовлетворить.

Как ни боялись Сталина, как ни трепетали граждане Страны Советов от одного лишь взмаха руки тирана, но углядеть за каждым стареющему диктатору становилось все сложнее. Уже в середине сороковых по всей стране создаются целые синдикаты по изготовлению и продаже «запрещенных» песен на самодельных пластинках.

Начиналась эра музыки на «ребрах»!

Очевидец и непосредственный участник событий ленинградский поэт Борис Иванович Тайгин рассказывал, как вместе с друзьями, талантливым инженером-самоучкой Русланом Богословским и фотографом Евгением Саньковым, создали подпольную студию звукозаписи «Золотая собака», где изготавливались с целью сбыта пластинки «на ребрах» с записью песен эмигрантов, раннего Утесова, Вадима Козина и популярных западных ансамблей.

Борис Тайгин в образе «монаха». После освобождения из лагеря ему захотелось радикально сменить имидж и отрастить длинные волосы. Ленинград, 1953

Аппарат для производства пластинок «на ребрах». Из архива Бориса Тайгина

Еще одна пластинка студии «Золотая собака». На ней уже не один, а пять треков: «Пещерное танго», «Избушка», «Физики», «3/к Васильев и Петров», «Жил я в шумном городе Одесса»