My December
Шрифт:
— Это была твоя собственная инициатива.
И снова — грохот от грома, который, видно, злился от чего-то. Злился и плакал слезами, что опадали на землю. Что появлялись на лице у девушки, сидящей спиной к парню.
Сглатывает, чувствуя, как жидкость разрезает щеки. Еще раз и еще. Оставляя следы на подбородке, скатываясь на руки.
Холодно. Ей было так холодно.
Так чертово плохо от того, что он сидел рядом и делал еще больнее, еще хуже, чем было ранее. Сидел и заставлял
— Это правда?
Выжидающе смотрит на нее. Ждет.
Это то, что его интересует. То, о чем он думает.
Хочет удостовериться в сказанном — Грейнджер любит его. И он бы поверил, не будь двух факторов, говорящих против этого.
Как можно любить человека, который должен убить тебя? Считая с тем, что он ненавидел и презирал тебя всю жизнь.
И как грязнокровка может чувствовать такое к аристократу?
Как?
— То, что ты сказала вчера?
Вчера?
А, когда она рыдала, прося о пощаде? Сказала те убивающие и, в тоже время, приятные для человека слова.
Я же люблю тебя, Драко!
Правда. Это, безусловно, было правдой. И совсем не зависело от того, что, под страхом смерти, человек может начать говорить, что угодно, лишь бы продлить свою короткую жизнь хоть на день.
— Неважно.
Худое тело падает на кровать, подлетев к воздуху с простынями. Они приятно ласкали кожу, и девушка прикрыла глаза, проводя пальцами по ним.
Тепла. Она хотела тепла.
— Это правда?
Требовательный тембр, почти ругательный.
За что?
Да непонятно. Просто Драко хотелось поскорее узнать, являлось ли то признание действительным?
По правде говоря, сотня девушек признавалась в симпатии к нему, теша самолюбие парня. И он, окинув их улыбкой, продолжал идти вперед, расправив плечи. А те провожали его влюбленным взглядом, радуясь тому, что он подарил им свой взор.
Дуры. Они все были дурами. Но не она, не для него.
— Это правда?
Порывисто, покрывая ее кожу мурашками.
Достало. Как же ее все это достало, надоело!
— Да, Малфой! — прошипев, отвечает она. — Еще одна дурочка любит Драко.
Замолкает. И, кажется, что читает все его мысли. Слышит каждый вздох и нервное дыхание.
Он не ответит ей взаимностью, нечего и ждать.
— А что насчет тебя?
Знает, что не скажет хорошего слова, однако хочет поставить в неудобное положение. Ну же, Малфой, чего ждешь? Давай, скажи, что терпеть не можешь девушку, которая призналась тебе в своих чувствах!
— Не знаю.
Дыхание перехватывает. Железный обруч вдруг с силой охватывает горло и не дает тому вдохнуть хоть глоток воздуха.
Не
Поворачивается на другой бок, лишь бы только не видеть его лицо, спокойное и слегка заинтересованное происходящим.
Может, он и знал ответ, но не мог самому себе в этом признаться. Да и не следовало делать это.
…тебя не поймут, Драко.
…ты не должен любить грязнокровок.
…презирать магглорожденных — дело аристократов.
И он никогда не сможет любить Грейнджер. Потому что неправильно это. Потому что стыдно.
Ему было стыдно любить такую, как она.
Почему?
Потому что он аристократ, а она…
Потому что чертов голос отца даже сейчас проникает в его сознание, шепча там, что и как он должен делать.
Потому что он не может опозорить свою семью.
Потому что… просто не может переступить тот порог между ним и девушкой. И никогда не сможет.
— Ну, конечно, ты не знаешь! — тихим, сдавленным голосом отвечает. Но добавляет более громко: — Самооценка повышена от того, что какая-то девочка любит тебя. Десятая за этот месяц. Поэтому… да вообще!
И нечего добавить. Только боль свербит изнутри, организовывая в ее теле огромную дыру черного размера. Такую, что хоть руку засовывай — не застрянешь.
— Заканчивай шутить, Грейнджер.
Не нравится. Это даже злит его. Он сказал то, что чувствовал, чего же еще ей нужно было? Признания? Букет цветов и слов, как он жить без нее не может?
Помечтать не вредно, вот только не произойдет подобное никогда.
— А ты не задумывался, как раздражают твои неуместные шуточки и язвы?
— Это часть меня. Которая тебе жутко не нравится. Но если бы этого не было, не было бы и такого человека, как я. И не любила бы ты меня тогда, верно?
Верно.
Громким окликом отзывается у нее в голове “верно”.
Она любит его за все. За язвы, за пронзительный взгляд, за эту пренебрежительность, за все поступки. И — О, Мерлин — как она была благодарна ему за то, что он спас ее от Страцкого. Была настолько благодарна, что не смогла бы и словами выразить это.
— Не за что тебя любить.
Поворачивается к нему лицом. И взгляд противоречит тому, что она сказала.
Есть. Есть, за что любить.
Ее рука медленно касается подушки, рисуя невидимые круги на наволочке.
Он лежит напротив нее. Совсем рядом. Так близко, ощущая, как накаливается воздух. Как неравномерно она дышит. Как тряслись ее пальцы.
Шум за окном сильными ударами отдавался в их головах, прутьями охватывая мысли. Забирая их, выкидывая куда-то. Приводя вместо них проблемы и грусть, суровую, твердящую правду.