My December
Шрифт:
“Подойди к нему”.
Она протянула дрожащую руку вперед, желая прикоснуться к Драко. Он был бледным, несчастным, беспомощным и одиноким. Таким Грейнджер видела слизеринца лишь раз — в начале года. И это было так странно - находиться здесь, сейчас, и наблюдать за его слабостью. За обваливающийся стеной его самолюбия и гордости. Словно не было никаких преград, словно Малфой был открыт для нее.
Но все же было в этом что-то неправильное. Гермиона не должна была это увидеть. Эту часть жизни Драко, о которой никто ни имел ни малейшего понятия.
Староста
Но гриффиндорке было плевать на это чертово “нельзя”. Потому что с ним происходит нечто ужасное. И Гермиона не могла отрицать, что не хочет помочь ему — быть той, которая в сотый раз оказалась рядом. Быть той, что, не смотря на обиду и боль, готова утешить парня в любой ситуации. Быть лучше, чем его друзья, которых он так любит и не уважает в одно и тоже время. Ей, черт возьми, было не все равно на все это.
Драко… Еще в прошлом году Грейнджер не осмеливалась даже мысленно называть его так. А сейчас она волнуется за его жизнь. Она волнуется за его жизнь, а не за свою.
Почему? Почему этот заносчивый парень столько для нее значит? Почему каждое, даже самое неощутимое, прикосновение сопровождается дрожью по всему телу? Почему его голос стал таким родным, почему она не может держать себя в руках рядом с ним?
Гермиона знала ответы на эти вопросы, но упрямо их игнорировала.
Потому что это неправильно, неестественно. Он для нее. Драко Малфой и Гермиона Грейнджер. Лед и пламя. Дерзость и скромность. Кристально-чистая кровь и магглорожденная девчонка. Аккуратность и небрежность. Тьма и свет. Враги и любовники…
Это было против ее правил, против самого Малфоя. Она слишком много знала о нем, а он — о ней. Этого не может быть. Или все-таки?..
Мерлин, этот слизеринец стал для гриффиндорки тем, в ком она так нуждалась. Да, он — мразь. Самая настоящая мразь, которая презирает таких, как Гермиона, которая растаптывает тех, кто слабее. Малфой безжалостный, холодный, эгоцентричный, жестокий ублюдок.
Но Грейнджер знала, что где-то глубоко, внутри его черствого сердца, есть другой человек. Драко, способный на нежность, любовь. Способный на другое отношение к ней. Но любое проявление чувств к гриффиндорке было настолько мимолетным, настолько призрачным, что Гермионе казалось, что этого не было на самом деле.
Девушка и вправду не знала, кто она для него. И иногда от отчаяния хотелось кричать во весь голос, пока не закончится кислород в легких. Ведь Драко никогда не испытывал симпатии к ней, он всегда презирал Гермиону, оскорблял, унижал… А мысль о том, что ему нравится гриффиндорка казалась столь нелепой и отвратительной, что Малфою хотелось поскорее прочистить желудок и навсегда выбросить этот бред из головы.
И вчера, когда она была готова сделать шаг в никуда, рядом был Ленни. А Драко было просто не до того. Ему вечно было “просто не до нее”.
А вот
От этих мыслей захотелось рассмеяться вслух. Малфой, парень, от которого она выслушивала столько грязи. Парень, который едва не изнасиловал ее, был для Гермионы важнее, чем добрый и отзывчивый когтевранец. Хотя нельзя было отрицать тот факт, что Страцкий был эгоистом, ровным счетом, как и сама Грейнджер. Она ведь редко задумывалась о том, что причиняет ему боль своими поступками, словами. Ведь он не желает ей зла, совсем нет.
По крайней мере, не желал.
Но Драко, Драко был для нее загадкой, на которую она упорно искала ответ. Гермиону тянуло к нему словно магнитом, а Малфой упрямо ее отталкивал, заставляя себя ненавидеть. Она и впрямь ненавидела. Бывали моменты, когда гриффиндорке хотелось ударить его со всей силы, а затем стереть из головы. Но представить свою жизнь сейчас без слизеринца было практически невозможно. Да, плохих воспоминаний о нем было море, а хороших — всего несколько, но каждым мгновением, проведенным с Малфоем, даже плохим, Гермиона дорожила значительно больше, чем сотнями хороших, проведенных со Страцким. И она ничего не могла с этим поделать.
Драко знал все о том, что происходило в жизни Грейнджер, она же могла довольствоваться лишь догадками. И в одной из них девушка была настолько уверена, что становилось страшно.
Малфой весь дрожал, хотя от камина шло тепло. Каждая клеточка его тела была напряжена, а в глазах отчетливо читалась боль. Конечности будто одеревенели, и он с трудом достал из кармана палочку. Приподнял письмо, прошептав одними губами: “Инсендио”.
Огонь медленно пожирал пергамент, превращая его в черный пепел.
Гермиона резко выдохнула, крепко сжав кулаки, а затем ее глаза широко распахнулись – слишком громко, чтобы он услышал.
Слизеринец замер, выпустив бумагу, что не успела догореть. Он резко обернулся, смотря прямо на девушку, которой вмиг захотелось исчезнуть.
Драко сжал губы в тонкую линию, сощурив серые глаза, которые внимательно изучали сокурсницу. Его руки все еще дрожали, а глаза были красными, но Малфой не подавал виду и вел себя так, будто ничего не произошло. Но Гермиона прекрасно знала, что он был зол, и что гриффиндорка еще ответит за это.
Он выпрямил спину, высоко подняв подбородок, что выглядело весьма неуместно, учитывая то, что девушка видела всего пару минут назад. Но Малфой оставался Малфоем, чтобы не произошло.
— Мамочка тебя не учила, что подсматривать нехорошо, Грейнджер? – проговорил парень, и голос его походил на глухое рычание.
Гермиона нервно сглотнула, крепко сжав подол мантии. Ее карие глаза метались из стороны в сторону, старательно избегая Драко. Тот, заметив это, издал звук, похожий на смешок, хотя на деле было видно, что ему вовсе не до смеха.