Мы из ЧК
Шрифт:
— Мусульмане, — говорил учитель, — много потеряли из-за внутренних раздоров. Это привело к разгрому войск Якуб-бека и уничтожению его ханства.
В 1905 году Асадулла выехал в Андижан, где окончил трехлетнюю мусульманскую новометодную школу, в которой помимо учения ислама преподавались светские науки, коммерческое дело и т. д. Возвратился в Кашгар, а весной 1908 года выехал в старую Бухару, поступил в высшее духовное медресе.
Отец Асадуллы, он был ревностным служителем культа, слал в старую Бухару главному ахуну медресе свои письма. Он интересовался, как учится и живет его сын. Старый Касым был рад, что Асадулла во всем похож
Касым был властолюбив и тщеславен. Ему мало было личной славы, богатств. Он хотел прибавить к своим заслугам и видное положение сына. «Пусть учится, — говорил Касым жене на ее просьбы вернуть сына домой. — Пройдет некоторое время и Асадулла станет муллой-ахуном. Что может быть лучше?»
Пятилетний курс обучения Асадулла закончил, получил высшую степень по духовному образованию — стал проповедником.
В конце 1916 года шейх Хафизов, покидая Бухару, заявил, что будет и впредь углублять свои знания законов ислама, проповедовать его учение среди всех слоев мусульманского населения.
По рекомендации из Бухары шейх выехал в Коканд, где без особого труда установил контакт с видными панисламистами. В их числе были почтенный Мустафа, видные исламисты и проповедники. В Коканде Асадулла выступил в одной из мечетей с проповедью о значении учения ислама.
Затем шейх кратчайшим путем через Ош и Гульчу выехал в Кашгар. В караван-сараях он требовал самых быстроходных лошадей и, не обращая внимания на летний зной, скакал, не зная устали. Асадулла торопился на день рождения своего отца.
Уже в Кашгаре, на одной из оживленных улиц, Асадулла заметил всадника, ехавшего навстречу. Всмотревшись в его лицо, он узнал своего друга детства Юсупа. Остановив коней и не слезая с них, они по-дружески крепко обнялись и дальше поехали вместе.
У ворот родного дома суетились какие-то люди. Когда Асадулла подъехал ближе, толпа застыла в низком поклоне перед ним.
Вся семья во главе с Касымом вышла встретить дорогого гостя. После теплых приветствий шейх вошел в дом; где его ждали почтенные муллы, мирзы из мусульманских общин, а также аксакалы кишлака Буруктай. Все расселись вокруг богатого накрытого дастархана. Пиршество продолжалось до вечерней молитвы.
Когда все документы, хранящиеся в зеленой папке, были изучены, Александр Иванович Романов сказал:
— Очевидно, все, что мы узнали из этих материалов, является лишь прелюдией, и довольно занимательной, к большому спектаклю. Сама пьеса где-то впереди. Ее содержание должно заинтересовать нас, чекистов. Ты как думаешь по этому поводу?
Хлебников ответил:
— Нужно переговорить с Мусабаевым Керимахуном, студентом. Это о нем упоминает Розыбакиев в своем заявлении.
— Нет, от разговора с Мусабаевым, пока не будет выяснено, кто он и как относится к шейху, следует воздержаться, — сказал Романов. — Сначала надо узнать, чем шейх занимался в Кашгарии после окончания учебы в Бухаре, разобраться в его связях здесь, в Алма-Ате, в других районах Казахстана и республик Средней Азии. Только после этого мы, вероятно, сможем найти ответ на вопрос: «Зачем кашгарский гость пожаловал к нам?»
— Всю работу, — продолжал развивать свою мысль Александр Иванович, — надо вести с учетом того,
С того дня Михаил Петрович Хлебников каждый день занимался делом Асадуллы Хафизова. Что делал шейх у себя на родине после того, как закончил учебу в Бухаре, Хлебникову помогли установить чекисты Ферганы, Андижана, Коканда. По документам, полученным от них, явствовало, что Асадулла находился в поле зрения органов ОГПУ около двух лет. Возвратившись из Бухары домой, к отцу, он недолго предавался отдыху. С первых дней шейх стал создавать религиозные кружки, деятельность которых направлялась на распространение идей ислама. Исполняя обязанности учителя в религиозной школе, Хафизов по совету отца установил тесные контакты с зажиточными кашгарцами. Через них он подружился с почитаемыми муллами в Кашмире, завязал с ними переписку, поддерживал непосредственную связь.
Из писем, получаемых от кокандского друга Мустафы и от Садыкова из Андижана, Асадулла узнал о волнениях в Петербурге, неудачах русской армии на германском фронте, о возмущении народных масс. Мустафа и Садыков подчеркивали, что проповедники готовы до конца защищать власть имущих.
В конце марта в комнату Касыма вбежал джигит. Не успев как следует отдышаться, выпалил:
— В России революция! Я узнал об этом от земляка, приехавшего из Туркестана.
Маленькая фарфоровая пиала выпала из рук старого Касыма, глаза округлились. Он попытался встать, но грузно опустился на свой тюфячок. Почтенные муллы, сидевшие рядом с Касымом, онемели от страшного слова «революция». А когда немного пришли в себя, пробормотали молитву против злого нашествия. У многих мулл в русском Туркестане были свои связи, а у некоторых хранилось имущество.
Позднее в богатый дом Касыма и его сына все чаще стали собираться служители религиозного культа, купцы, богатеи. На этих сборищах присутствовал и Асадулла Хафизов. Ему говорили:
— Когда в жизни мусульман Туркестана происходят такие большие перемены, ты, сын наш, как духовник, можешь сыграть большую роль и в Коканде, и в старой Бухаре. Тебе надо покинуть Кашгар и выехать за границу.
Об этом же толковал Асадулле и старый Касым.
— Поездка в страну большевиков, — говорил он, — будет опасной, но целесообразной. Ты должен выполнить волю аллаха.
Перед тем как отправиться в дальний путь, Асадулла прочитал большую проповедь в главной мечети Кашгара, где присутствовали многие авторитетные служители ислама. Один из них, с хитрыми, бегающими глазками, смотрел на Асадуллу с каким-то удивлением, его тонкие пальцы то и дело перебирали реденькую бороду. Он завидовал предстоящей миссии Хафизова в Среднюю Азию.
За день до отъезда Асадулла решил навестить Юсупа. Узнав о связях шейха с панисламскими кружками, тот не на шутку встревожился, просил быть осторожным.