Мы из ЧК
Шрифт:
В июне 1921 года шейх Хафизов нелегально перешел советско-китайскую государственную границу и остановился в Алма-Ате. Здесь он объявил себя поборником революционных идей среди уйгурского населения, распустил слух, что вместе с Абдуллой Розыбакиевым, другими делегатами выезжает на III конгресс Коминтерна. Сам же уехал в Узген, а через некоторое время появился в Андижане. Здесь шейх нашел своего друга Али Хаджу и с его помощью проник в революционно настроенные круги уйгуров. Асадулла посещал собрания и митинги, встречался с нужными людьми. Вскоре он завоевал среди уйгуров авторитет, прослыл и революционером.
Используя оказанное доверие, шейх пробрался на пост председателя правления союза «Кошчи», организованного в Андижане.
Во время государственного размежевания и образования среднеазиатских советских республик Хафизов вместе с буржуазными националистами Касымом Алиевым, Карим Ахун Хабибуллой Ходжаевым, Али Ходжой, Нурасом Ходжаевым и другими вел антисоветскую националистическую агитацию за выделение уйгуров в автономную область. Боясь ответственности за эти действия, срочно выехал из Андижана и в декабре 1924 года вновь прибыл в Алма-Ату.
…Наблюдая за поведением Хафизова, Михаил Петрович Хлебников установил, что среди знакомых шейха есть и члены партии. Доложив об этом руководству, Хлебников решил переговорить с Бахтиевым Абдурахманом, кустарем-шапочником, и, выбрав время, направился к нему в дом, рассчитывая поначалу заказать новую шапку, а затем, если позволят обстоятельства, расспросить у него и о шейхе.
Бахтиев радушно встретил Михаила Петровича, провел его в комнату, в которой жил и работал. Закрыв за собой дверь, хозяин любезно спросил, что хочет заказать гость.
— Вы верующий? — спросил Хлебников, когда разговор о новой шапке подошел к концу.
— Нет, — ответил Бахтиев. — А что?
— Недавно я был на мучном базаре и около мечети, что напротив мясных рядов, видел вас в обществе шейха, имама уйгурской мечети.
— Да, я знаком с шейхом, — ответил кустарь-шапочник. — Кто из местных уйгуров не знает его. Он, как смола, липнет ко всем. Приехал сюда, кажется, в 1921 году, и первое время говорил, что там, в Кашгаре и Кульдже, якобы участвовал в революционных организациях. На этой почве, собственно, и началось наше общение с ним. Я говорю наше, потому что с ним поддерживают товарищеские отношения многие местные жители. Я знал, что он уезжал в Андижан, но потом вновь вернулся в Алма-Ату и вот уже года два проживает здесь. Большинство моих знакомых считают шейха панисламистом, говорят, он не может принести пользы для революционно настроенных уйгуров. Он связался с проживающими в городе торговцами-кашгарцами и с их помощью занял пост имама уйгурской мечети. Как-то в беседе шейх пытался склонить меня к выходу из рядов партии.
— Каким образом? — насторожился Хлебников.
— Узнав о материальных затруднениях в семье, сказал, что я, хожу безработным, а большевики не помогают мне ни в чем. «Брось это, — говорил шейх. — Займись своей профессией — шей шапки».
Шейх установил знакомство с членом партии Давлетовым. Тот был даже гостем Асадуллы, а когда заболел, то шейх приводил к нему трех мулл, которые читали над лежавшим без сознания Давлетовым страницы Корана.
— Мне также известно, — говорил Бахтиев, — что шейх занимается выдачей справок уйгурам, дунганам и даже китайцам, приезжающим из Синьцзяна в основном нелегально, а также проживающим здесь бывшим подданным Китая, удостоверяя их личность, китайское подданство. Гоминдановский консул на основании этих справок выдает китайские паспорта.
— Есть ли у шейха на это какие-то полномочия?
— От Советской власти у него полномочий нет. А вот с консулом шейх, очевидно, установил тесный контакт. Он, как я думаю, имеет связи как с самим консулом, так и со многими служащими консульства. Как-то ездил даже на пикник, который консул устраивал у себя на даче.
Бахтиев умолк. Видно, о чем-то напряженно думает. Хлебников тоже молчал, ожидая, что еще скажет собеседник. Бахтиев продолжил свой рассказ:
— Мне кажется странным вот еще что. Из образованного в городе союза «Кошчи» уходят люди. В основном это уйгуры, считающие себя китайскими подданными. А недавно я узнал, что выдавая справки на получение китайских паспортов, шейх берет с людей деньги и расписки в том, что они не будут больше состоять в союзе «Кошчи». Дом шейха стал пристанищем для торговцев, приезжающих из Кашгара, Кульджи, других городов.
Хлебников знал, что Давлетов является одним из наиболее близких знакомых шейха и беседа с ним могла дать новые подробности о кашгарском госте. Это же мнение сложилось и у Романова, когда Михаил Петрович доложил ему о своем визите к Бахтиеву. Подумав немного, Романов предложил:
— Очевидно, наши дальнейшие усилия следует направить на выявление характера взаимоотношений шейха с гоминдановским консулом. Надо также продолжить изучение всех лиц, приезжающих к шейху из-за границы. В этой связи беседа с Давлетовым может оказаться полезной, во что я мало верю, откровенно говоря. Но ее мы отложим на более поздний срок. В удобное для нас время следует пригласить Давлетова в губотдел.
В коридоре, куда вышел Хлебников, его ожидал переводчик Валиев, недавно принятый на работу в органы. Он попросил разрешения войти в кабинет на несколько минут.
— Заходите, — сказал Михаил Петрович, пропуская переводчика вперед.
— Когда я зашел в чайхану Сыддыка, что стоит на восточной стороне улицы Фонтанной, напротив мучного базара, — начал свой рассказ Валиев, — то увидел в дальнем углу комнаты своего знакомого сапожника Имин Ахун Турды Ахунова, одиноко сидевшего за дастарханом. Мы знаем друг друга с детства и в юные годы все свободное время часто проводили вместе. Но сейчас редко встречаемся, и нам было о чем поговорить. Разгоряченный крепким чаем, Ахунов продолжал болтать без умолку и рассказал, как мне кажется, много интересного об имаме уйгурской мечети шейхе Хафизове Асадулле Касымове. Вам бы, Михаил Петрович, потолковать с Ахуновым, который возмущался тем, что шейх плохо отзывается о Советской власти. Меня Ахунов просил помочь встретиться с кем-нибудь из чекистов.
— Ну что же, — ответил Хлебников, раскрывая блокнот, в котором записывал все, что считал важным. — Приглашай своего друга на послезавтра к десяти часам утра.
Сапожник Ахунов пришел к Хлебникову в своей рабочей одежде. Длинный кожаный фартук, туго стянутый поясом в талии, прикрывал рубаху, сшитую из зеленой китайской добы. На Ахунове были черные поношенные штаны, на ногах — азиатские калоши. Голову, ближе к затылку, прикрывала старая, выцветшая на солнце тюбетейка. Заметив нескрываемое удивление на лице Хлебникова, Ахунов сказал:
— Так лучше. Никто не обратил внимания, куда я пошел. А если бы переоделся, заметили бы все соседи. Потом не отобьешься от расспросов.
— О ком вы хотели рассказать чекистам? — спросил Хлебников, когда Ахунов уселся на предложенный ему стул.
— О шейхе.
— Давно его знаете?
— С тех пор, как он прибыл в Алма-Ату. До отъезда в Андижан он был одним, а когда спустя два года вернулся, показал себя совсем другим человеком.
— Как это надо понимать?