Мы никогда не умрем
Шрифт:
«Уходи отсюда. Ты сделал все, что хотел. Ты сказал достаточно. Уходи».
Виктор не слышал, о чем думает Мартин. Он только чувствовал, как в душе нарастает неясная тревога. Предчувствие близкой беды. Оно было разлито в воздухе, словно озон, заставляя судорожно озираться в поисках причины.
Что случится сейчас?
Упадет потолочная балка? Взорвется газовый котел? Вячеслав Геннадьевич схватит со стола нож и воткнет ему в горло, чтобы больше не слышать слов, которые он произносит?
А слова достигали цели. Каждое из них.
Он достаточно
Вина не похожа на канарейку в клетке. Он в детстве ничего не понимал, хорошо, что понимает сейчас. Вина похожа на удавку, на петлю. И пусть такие, как Мартин суют в нее голову — он может накинуть ее на чужую шею.
Но что же царапает сознание, наполняя его горячей и тяжелой, похожей на смолу, тревогой?
«Тебе нельзя здесь оставаться. Здесь опасно», — убеждал его Мартин, прислонившись к решетке.
«Это ты?! Какого черта, Мартин?!»
«В чем дело? Я заперт, ты об этом прекрасно знаешь», — честно ответил он.
Виктор прислушался. Мартин был в отчаянии. Он никак не мог поверить, что его предали, и еще ему было страшно.
Он был беспомощен и совершенно не опасен, его друг с добрыми, страдающими глазами и сказками о справедливости.
Виктор брезгливо отвернулся. Он ожидал от Мартина большей изобретательности. Или большей экспрессии. Но не того, что он будет в отчаянии сидеть, прислонившись к решетке и оплакивать свою судьбу.
«Думал, ты тут лучше всех притворяешься?» — подумал Мартин, усмехаясь.
— Вы срубили елку, когда Риша с нее упала. Вы застрелили пса, который на нее напал…
Но его слова теряли чарующую власть. Все чаще промахивались мимо цели.
— Но оставили мне разбираться с людьми, которые по-настоящему ее…
«Уходи отсюда. У тебя совсем мало времени».
— …справедливым застрелиться? Ведь настоящая причина всех ее бед…
«Вот сейчас! У тебя всего несколько секунд! Давай же, беги, брось добычу — у тебя будет другая! Беги отсюда, скорее!..»
— Мне пора. Счастливо… оставаться, — закончил тираду Виктор, положив ладони на стол.
Он вышел быстрее, чем Вячеслав Геннадьевич успел что-то сказать. Остановился, прислушиваясь.
Мартин не стал ничего ему говорить. У него была другая задача.
Шли минуты. Одна, вторая, третья. В доме было тихо. Виктор стоял, глядя на дверь тяжелым взглядом. Если ничего не произойдет сейчас — не произойдет никогда. И, возможно, ему придется придумать что-то иное.
Из дома раздался выстрел.
«Что ты наделал, черт возьми?!» — в притворном ужасе прошептал Мартин, сжав решетку.
Он представил себе глубину отчаяния человека, у которого только что исчезла любимая дочь. И которого друг дочери, которого он с детства любил обвинил в этом. Представил, как Вячеслав Геннадьевич снимает ружье со стены.
Написал ли он записку?
Попрощался ли с любимой женой?
Риша отомстила Вику, сбежав от него.
Виктор отомстил ей,
Мартин представил себе это, а потом представил отчаяние, которое мог бы испытать. Как учила Мари — не выдумывать новых ролей и новых эмоций, просто найти те, что лучше подойдут истории.
Виктор не мог знать, что на самом деле Мартина волновало только одно — чтобы он сейчас убрался как можно дальше от этого дома и сбежал как можно скорее, не дожидаясь реакции Галины или расползшихся среди соседей слухов.
Если он решился на это, значит, намерен бежать. И пусть бежит, как можно быстрее и дальше.
Главное, чтобы Виктор не отправился проверять, был ли выстрел на самом деле.
Мартин улыбался. Бутафорский выстрел из воображаемого ружья — Мари бы понравилось. Идеальный первый звонок в конце антракта перед третьим актом.
Занавес опускается
Свет гаснет
Ведь должен быть какой-то верный выход?
За деньги не придумаешь — какой!
Другой герой? А если мир — другой?
А может, здесь нужны другие боги?
Б. Брехт
Ты говорил, что нужно уехать. Туда, где мало людей. Туда, где мы сможем начать все сначала.
Говорил и сам не верил в свои слова. А я не терплю лжи. Что мы можем начать «сначала»? Где начало у нашей истории?
Может быть там, где я в опустевшей темноте впервые слышу твой голос. Тогда он означал сказку. Сбывшуюся, красивую сказку о верном друге, который спасет от темноты. Разве я мог тогда знать, что сказка о светящихся бабочках и белом крыле с теплым пухом для тебя — чужое отражение в зеркале, лицо, которое ты с отчаянием ощупывал кончиками пальцев, не в силах поверить, что это случилось с тобой? Что ты начал свою жизнь в сомнениях и страхе, а мне нечем было их развеять, ведь я всегда мог только брать?
Может быть, она начинается там, где ты впервые бросился мне на помощь? Как пугала тебя эта боль. Как пугало то, что я ее испытаю, сам-то ты ее не боялся.
А если я зачерствею. А если я озлоблюсь. Если боль сломает мой хрупкий, детский мирок.
Теперь-то ты знаешь, Мартин, что на самом деле ломает человеческий мир?
А может быть, история начинается у проклятой елки. С мертвой собаки и девочки, которая мечтала о театре.
Ничего не осталось. Ни елки. Ни девочки. Ни театра. Ни хрупкого мирка.