Мы никогда не умрем
Шрифт:
«И что же ты собираешься делать?» — тихо спросил Мартин, отворачиваясь от проема и глядя на полуразрушенный дом.
Книги валялись на полу, словно мертвые птицы. Кресло было засыпано белой пылью, похожей на меловую крошку.
Мартин провел рукой по волосам. На ладони осталась такая же взвесь. Он представил, как припорошенные белым пряди выглядят в каштановых волосах, и его передернуло.
Виктор молча открыл книгу, которую все еще сжимал в руках.
— «Я готова была стать твоей Джульеттой. Я была твоей Офелией. Но я не хочу становиться
«Послушай…»
— Ты спрашиваешь, что я собираюсь делать? Я ее найду, Мартин. Найду ее однажды. И тогда… я уже никогда. Никуда ее не отпущу.
Виктор улыбался, глядя на исписанный округлым, мягким почерком титульный лист. Потом смял его. И положил в карман.
Настоящий листок с ролью.
Мартин молчал.
Ему было нечего сказать.
…
Виктору снился сгоревший лес. Черные скелеты деревьев перечеркивали высокое серое небо, с которого падали хлопья. Белые — снег. Черные — сажа. Черные опускались на землю медленнее, а их танец в воздухе был причудливее.
Его раздражало, когда черные снежинки касались лица. Они были невесомы, но оставляли след, который нельзя было стереть. Черным пачкало пальцы, черная полоса оставалась там, где они касались кожи. Скоро он перестал пытаться их смахивать.
Он шел по рельсам, заметенным снегом и гарью. Шел, зная, что они должны привести его туда, где он найдет ответы на свои вопросы.
В момент этого пути Виктор явственно ощущал свое одиночество. Рядом не было Мартина, а Риша, кажется, никогда не жила на этом свете. Он не знал, сколько длится его путь и не знал, где он закончится. Но где-то была цель.
И цель нашлась. Она сияла золотом и вспышками красного, раскинув свои темно-зеленые ветви.
Виктор смотрел на нее и улыбался. Огромная ель. Легендарная ель, одна из самых старых в лесу. Дерево, про которое сочиняли сказки несколько поколений.
Он помнил, как ель умирала под ударами топора мужчины, которого он видел тогда в первый раз в жизни. Как он понял, не спрашивая его ни о чем, кто этот мужчина и почему ему взбрело в голову рубить дерево, на которое он, мечтал залезть, когда был ребенком.
И вот она снова умирает на его глазах, охваченная пламенем. Горит, вместе со всеми игрушками, украшающими ее снизу.
И вместе со звездой, закрепленной на макушке.
Рельсы кончились. Все, что за елью, он не может разглядеть, да и не особо стремится.
Потому что это не имеет никакого значения.
…
Виктор сидел за столом на кухне Ришиного дома. Он смотрел на ее отца, сложив кончики пальцев в полумолитвенном жесте. И улыбался.
Здесь все было так знакомо с детства. Запахи. Свет. Кухонный гарнитур. Только в волосах Ришиных родителей больше седины, а на лицах —
Галина недавно ушла с кухни. Может, устала слушать тягостное молчание. А может, ей правда было безразлично. Ее никогда не было рядом, когда она могла на что-то повлиять.
— Где моя дочь? — наконец спросил Вячеслав Геннадьевич.
— Я понятия не имею, — с удовольствием ответил Виктор.
В его кармане шуршала ее последняя записка. «Не хочу становиться Сибиллой», — с ненавистью повторял он про себя раз за разом.
— Кажется, ты обещал ее беречь.
— Кажется, вы посвятили этому всю свою жизнь. Нужно сказать, у нас обоих получилось паршиво.
— А она не ждет тебя где-нибудь в городе? Может быть вы так удачно сговорились под вручение аттестатов. Получили документы и решили сбежать. Если я приеду в театральный колледж, ее имени не будет в списках абитуриентов?
— О человеке, который должен был дать Ире рекомендацию в колледж, вчера писали газеты. Это он убивал женщин — ну знаете, венки, река, театральные эффекты. Но вряд ли Ира захочет в театр, несколько дней назад ее там напоили снотворным и изнасиловали. Она вам что, ничего не сказала?
Мартин молча ощупывал решетку. Это была обычная кованая решетка, черная и вычурная — ажурные стебли переплетались с небольшими цветами с пятью лепестками. Больше похожа на могильную ограду.
Он не надеялся достучаться до Виктора. Слова сейчас не имели никакой власти. Но он, Мартин, пока что имел.
Черный металл дрогнул под кончиками пальцев, расползаясь сажей. Мартин остановился, и несколько секунд прислушивался к происходящему снаружи.
— …Вы любите искать виноватых. И наказывать их, не-так-ли? И кому в итоге не смогла довериться ваша дочь?
Мартин не смотрел на лицо Вячеслава Геннадьевича и вообще не обращал на него никакого внимания. Он хорошо понимал, чем занимается Виктор.
Он пытался совершить еще одно убийство. Только на этот раз он вовсе не собирался выхватывать бритву и резать кому-то горло. И подбрасывать бритву, ломая чужую жизнь, тоже не хотел.
Нет, в этот момент Виктор с удовольствием по локоть погружал руки в чужую темноту. Он играл словами, переставляя акценты и смыслы.
Но главным было не то, что Виктор делал, а то, чего он не сделал в этот момент. Он не обращал внимания на Мартина.
Мартин улыбнулся. На его лице жестокая усмешка Виконта выглядела страшнее, чем на лице Виктора.
Улыбаясь, Мартин провел рукой по проему. Под ладонью вырастала новая решетка — такая же как та, которую он только что уничтожил.
Удовлетворенно вздохнув, Мартин прикрыл глаза и положил на решетку ладони.
Он чувствовал, как кровь с изрезанных пальцев горячими, тяжелыми каплями срывается в проем, затекая в рукава.
«Ты сейчас встанешь и уйдешь», — подумал Мартин.
Вячеслав Геннадьевич когда-то бил дочь. Она и правда не могла ему доверять. Но это вовсе не означало, что он заслуживал смерти.