Мы – одна бригада
Шрифт:
Ошкара такое положение вещей не устраивало. Он бил на то, что настоящему вору западло принимать поблажки от администрации. Настоящий вор должен быть с красноперыми на ножах. И если заключенных ущемляют в правах, то нужно поднимать зону на бунт. Типа, только так можно установить в колонии настоящий воровской порядок.
Молодой вор знал, что делал. Права заключенных его волновали мало. Смута ему была нужна для самоутверждения. Вор, сумевший поднять зону на бунт, заслуживал особого почтения. Если его затея выгорит, воровской сход сместит Пятуса с его законного места, а смотрящим
Уже сейчас в стане лагерной элиты произошел раскол. На сторону смутьяна встал Шавро со своими бойцами, смотрящий по четвертому отряду. Остальные выжидали.
Вор Пятус оказался в затруднительном положении. С одной стороны, он не должен был мешать Ошкару, потому как тот боролся за торжество воровской идеи. Но и потакать ему он тоже не мог. Потому как Ошкар пытался свергнуть не администрации, а его, Пятуса, власть. О том, чтобы задавить Ошкара руками «хозяина», и речи быть не могло. Никому неохота быть объявленным сукой...
Игнат понял, почему он вместе с друзьями оказался в санчасти. Вор Пятус ожидал, что события выйдут из-под контроля, и ему понадобится грубая физическая сила. Он собирал под себя преданных людей. Игнат, Лева и Вилли не принадлежали ни к каким кентовкам, с Шавро и Губаном состояли далеко не в лучших отношениях. К тому же они относились к отрицалам. И к жестокой драке им не привыкать. Потому и решил Пятус прибрать их к своим рукам. Грядущие события должны были стать суровым испытанием для них. А эти события неотвратимо приближались...
Все началось с того, что мужики второго и четвертого отрядов отказались выходить на работу. Объяснялось все просто. Ошкар зарядил их с вечера водкой, а ночью призвал к беспорядкам. Мужики не очень-то и хотели идти против администрации, но люди Ошкара смогли нагнать на них жути. Да и водка, сделала свое дело.
Начальники отрядов пытались призвать толпу к порядку. Но ничего хорошего из этого не вышло. Шавро натравил на Шепелева своих бойцов, и те сломали у него на голове табуретку. Так сказать, выразили свою благодарность за то, что он помогал им в свое время отлынивать от работы.
Ошкар объявил себя смотрящим, и Шавро торопился выслужиться перед ним, чтобы занять при нем почетное место. Губан и Леший претендовали на места смотрящих по отрядам. И тоже набирали очки.
Обо всем этом Игнат узнал от Бубна.
– Хреновы наши дела, – сказал он. – Сам понимаешь, Пятус вмешаться не может. Если он потянет мазу за хозяина, Ошкар его сукой объявит. Тогда совсем худо будет... Это, Пятус сказал, что пусть все будет, как будет. Если Ошкар хозяина задавит, флаг ему в руки. Если надорвется Ошкар, это чисто его проблемы... Короче, ты, Бурлак, за кого мазу тянешь, за Пятуса или за Ошкара?
Вопрос был задан неспроста. Настал момент истины. Игнат должен был объявить, что целиком и полностью поддерживает Пятуса. Что он и сделал. Сказал слово и за себя, и за своих друзей.
– Смотри, Ошкар Пятуса по любому давить будет, – с одобрением посмотрел на него Бубен. – Если задавит, нам всем хана. Так что еще раз подумай.
– Я от своих слов не отрекаюсь, – покачал головой Игнат. – Я Ошкара не знаю. И знать не хочу. А за Пятуса я подписываюсь без вариантов.
– Без вариантов, – подтвердил Лева.
– Железно! – добавил Вилли.
– Тогда считайте, что Пятус берет вас в свою кентовку. Но сам он скажет вам об этом потом, когда все закончится. Если хорошо все закончится... А если плохо... Пацаны, вы сделали свой выбор. Так что не взыщите...
Бубен велел им переодеться. Игнат снял с себя пижаму, натянул чистый и выглаженный клифт, влез в начищенные до блеска прохоря. И Лева с Вилли не заставили себя долго ждать. А спустя какое-то время сам Пятус бросил клич.
Вор собрал до кучи всех своих бойцов. Для мирного времени их было много. Десяток бывалых и проверенных пацанов. Но для смутных времен этого было мало. Поэтому Игнат, Лева и Вилли оказались как нельзя кстати. Пятус с одобрением глянул на них, но ничего не сказал. Они еще не были официально причислены к его окружению. И чтобы заслужить это почетное право, они должны были кровью доказать свою преданность...
– Плохи дела, братва, – обратился ко всем Пятус. – Ошкар совсем оборзел. Шавро, Косой и Мочало совсем отбились от рук. На меня бочку катят во весь рост. На меня, на законного вора... Ошкар топит наше дело в дерьме. В этом же дерьме он и захлебнется. Все будет, как я хочу. Ваше дело стоять на стреме и глядеть в оба, чтобы ошкаровская кодла не застала нас врасплох. Не буду вам говорить, что нужно делать, если падлы захотят моей крови. Вы и сами должны все понимать...
Вор толкнул речь и с гордым видом отправился в свою палату. Он утратил контроль над лагерем. Но сан вора в законе оставался за ним. И его свита не собиралась предавать своего короля. Во всяком случае, Игнат не заметил в рядах его бойцов разброда и шатания...
А смута нарастала. Взбунтовались все отряды. Под раздачу попадали как штатные, так и нештатные сотрудники лагерной администрации. Особенно доставалось активистам-повязочникам. Кого-то топили в параше, кого-то опускали, кому-то выпускали кишки.
В конце концов зона была полностью разморожена. Севрюгин со своими чабанами и кумовьями заперся в здании администрации. До него бунтовщики добраться не могли при всем своем желании. Солдатам был отдан приказ стрелять на поражение.
Ошкар добился встречи с начальником колонии. Стал диктовать ему свои условия. Но тот послал его на хрен. И заявил, что в самое ближайшее время в зону будут введены войска.
Самозваный смотрящий был взбешен. Он объявил своим отморозкам, что весь корень зла заключен в Пятусе. Подогретые дурью торпеды ломанулись на штурм санчасти.
Игнат со своей «отдельной» «бригадой» находился в этот час на стреме. И первым увидел приближающуюся к больничке толпу обкуренных блатарей и пьяных мужиков. Он поднял тревогу, и тут же на крыльце перед санчастью образовались бойцы Пятуса.
И сам законник не заставил себя долго ждать. Он вышел навстречу бунтовщикам, властным движением руки остановил толпу. Но это был временный и очень шаткий успех. В толпе догорал фитиль, который должен был взорвать бомбу всеобщего беспредела.