Мы поднимались в атаку
Шрифт:
– Не пустите, говоришь?
– Сашка пружинисто становится на ноги и… оказывается перед нами тремя. Он выше меня, жердястого, крепче каждого из нас да и старше: в каком-то классе сидел два года. Но мы трое - коллектив, сила. Мы чувствуем свою правоту и молчаливую поддержку остальных.
– Если каждый будет только за себя, никогда войны не выиграем, неужели не ясно?
– Это я, культурный и миролюбивый, тихий мальчик, стараюсь урезонить индивидуалиста, не довести дело до драки.
– Да бросьте со своими идеями,
– Не помрем до утра,- говорит Игорь.
– Отойдите, расшибу!
– Не пугай, не маленькие,- не уступаю я.
Сашка всегда боговал, с ним боялись связываться. Он был мстителен, не забывал расквитаться с теми, кто ему не подпевал. Если мы объединялись против него, приводил дружков, крепких, таких же нахальных, как он сам, да еще почище.
Впервые Сашка видит настоящий «бунт на корабле». Он прет, а мы стоим. Он хочет обойти нас, а мы не даем ему проходу, пододвигаемся дружной тройкой.
И Сашка неожиданно сникает. Может быть, всегда надо было напирать на него, не бояться.
– Ну, не пускаете, так хоть сами идите!
– зло сплевывает он и валится на свой тюфяк.
То, что он говорит, резонно, но мы мнемся, не идем. Сам не знаю почему. И тут нас выручают. Стук в дверь. Появляется Роза:
– Ребята, мальчики, пошли перекусим. Мы разжились продуктами у местного населения.
– Розочка, ты обыкновенный гений!
– кричу я.
Все вскакивают, остается лежать один Сашка.
– Пошли, пошли,- снисходительно, как и положено победителю, говорю я ему,- всех зовут.
И он лезет за ложкой.
Едва принимаемся за сало с капустой и огурцами, под окнами клуба слышится урчание мотора. Гришин веселый голос заставляет всех встрепенуться. Оказывается, он сам выехал с обозом продуктов для нас, но на шоссе поврежден мост (не исключает диверсию), и пробирались в объезд. Вновь садимся ужинать, теперь уже плотнее. Гриша достает из полевой командирской сумки красный листок:
– Ребята, послушайте!- И, придвинув керосиновую лампу, читает обращение коменданта города генерала Дроздова и секретаря горкома Грачева.
…Сколько проживу, не забуду ту ночь. Измененные лица ребят и девчат, точно на негативной черно-белой пленке - свет и тени сместились. Гришин силуэт на стене, он сам в пальто с армейским ремнем; в кобуре - пистолет. Голос тревожный - знакомый и незнакомый:
– «Ко всем трудящимся города Ленинска.
Дорогие товарищи! Над нашим любимым городом нависла угроза со стороны немецко-фашистских орд. Враг рвется на Ленинск, преграждающий ему дорогу к столице Родины - Москве!
Будем организованны, как никогда. Фашист не получит наших ценностей, мы не дадим ему ни крошки хлеба, ни литра горючего, ни одного вагона, ни одной теплой вещи на зиму!»
Тишину в комнате подчеркивают завывание ветра и хлопающий ставень.
– «Встанем на защиту Ленинска, своих очагов, своей чести и свободы!
– продолжает читать Гриша.- Будем стойки до конца в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, в борьбе за советскую Родину. Все силы на отпор врагу!»
Гриша бережно складывает листок и прячет его в сумку. Все поднимаются, скользят тени на стенах. Где-то бухает, но никто не вздрагивает. Мы смотрим на Гришу, ждем его слова.
– Ребята,- говорит он,- если будет прямая опасность, мы вас увезем. А пока горком партии и горком комсомола поручили мне просить вас утроить, удесятерить усилия для сооружения неприступного рубежа обороны. Как мнение членов ВЛКСМ?
– Я не комсомолец, мне выйти?
– спрашивает Сашка.
– М-можешь остаться,- говорит наш комсорг Игорь Королев, будто с Сашкой и не было стычки.- Если счит-таешь, что касается тебя тоже.
Сашка крутит головой, вглядываясь в наши лица, и остается.
Игорь волнуется и оттого чуточку заикается:
– М-мы, т-товарищ секретарь, будем работать с-сколько н-надо.
– Другого ответа от вас, друзья, и не ждал.
– Вы разве не переночуете у нас?
– спрашивает Игорь, но Гриша, взглянув на часы, отвечает, что ему еще надо заскочить в другие группы, а рано утром бюро горкома с очень напряженной повесткой дня.
Гриша садится в грузовичок. Вспыхивают и гаснут синие маскировочные подфарники. «Газик» несется по ночной улице. Мы стоим на стылом ветру раздетые и слушаем стихающий рокот мотора.
…Сооруженный наши рубеж занимают войска. Сначала те, что подошли с востока, из тыла, их сразу узнаешь: обмундированы по-зимнему; много автоматов и пулеметов, пушки не на гужевой, а на автомобильной тяге; хотя снег еще не лег, только в морозном инее деревья и поля,- иные орудия, танки крашены в белое, многие пехотинцы одеты в белые маскхалаты.
Красноармейцы деловито оглядывают свое окопное хозяйство, устанавливают пулеметы, минометы, ПТР - противотанковые ружья, похожие на старинные пищали. А мы, «хозяева», гордые тем, что подготовили для армии линию обороны, водим бойцов, показываем, где соорудили дзоты, блиндажи, землянки.
По асфальту - только в одну сторону, на восток отходят войска; движутся по примороженной дороге усталые пехотинцы, несущие на себе оружие; торчат стволы «максимов», трубы минометов; в ногу, согласной раскачкой, шагают расчеты ПТР, катят тачанки; лошади и тракторы влекут пушки - от легоньких сорокапяток до огромных гаубиц; впереди батальонов едут верхом на лошадях командиры; мчатся стороною санитарные автобусы с красными крестами на бортах и крышах, и верткие командирские «эмки»; приноравливая свой железный ход к шагу колонны, ползут танки с пехотинцами на броне.