Мы поднимались в атаку
Шрифт:
Трудимся долго и упорно, без передышек, как говорят в армии, перекуров. Подходит руководитель работ, говорит:
– Перекур, товарищи.
– А мы не курим,- отвечает кто-то из девушек, и все смеются.- Даже наши мальчики не курят. Один Чесноков.
Это верно: не приохотились. Бравировать папироской или стаканом вина не любим. У нас много дел поинтересней, и подогревать себя спиртным нет необходимости. Сашка закуривает скрутку махорки, кашляет и хвалит, что крепко дерет. Но военинженер обращается не к нему, а ко всем нам. В этих местах обнаружили древнее погребение, представляющее научный интерес. Как мы думаем: почему? Он оглядывает всех усталыми,
– Кто отгадает, после победы возьму в археологическую экспедицию.
– До победы дожить надо,- выкашливает вместе с дымом Сашка.
– Пустое говоришь,- отрезает сапер,- такая великая страна, как наша, собирается с силами, и недалек час торжества…- Это он произносит без агитационного нажима, но меня осеняет: для бывшего археолога самое важное - вселить в нас веру.- Так как же, друзья, с моим вопросом?
Наиболее головастым в обоих десятых признан Игорь Королев. Он, чуть заикаясь, говорит:
– Главный интерес, видимо, в том, что обычно городища располагались возле рек, а тут до воды километров пять.
По довольному лицу военинженера ясно: Игорь попал в точку. Археолог хвалит его за сообразительность, а всех приглашает после войны на раскопки.
– За работу, друзья мои. Делу время, потехе час.
Земля все неподатливей. Беремся за кирки и ломы. Сбрасываем телогрейки. Кто-то натер волдыри. Появляется медсестра с брезентовой сумкой с красным крестом на ней и перевязывает пострадавших. Меня спасают перчатки, но в них дырка. Снимаем свитера. Всего-то проработали полдня, врылись только по пояс. Будто бетон долбим. Проходит немолодой, но и не старый сержант - сапер. Точно терпеливый заводской мастер, уверяет нас:
– Попривыкнем. Главное, не тушеваться и руки беречь, в нашем землекопском деле первая забота - о руках.
Работаем в одних рубашках, девочки - в лыжных куртках. Сдувая с высокого красивого лба прядь, Ира спрашивает о чем-то сержанта, и он, подойдя к нашему окопу, заглядывает:
– На одного бойца окопчик роется, девушка.
– На одного? Всего на одного?!
– у Иры вытягивается лицо.- Впятером долбим - и полдела сделали…
Она раздосадована, едва не плачет. Сержант все понимает.
– А вы знаете, милая девушка,- со скрытой внутренней силой отвечает он,- что может сделать смелый красноармеец, да еще в добротном окопе, да на таком вот месте, где ему все видать, а немец как голый? Наш из трехлинеечки снизит любого нахального автоматчика, пока тот будет к нему подбираться. А бутылкой с горючей смесью или связкой гранат танк спалит либо подорвет. Если танк станет крутиться над бойцом, здешний грунт, на который вы в обиде, столь твердый, что танку не проутюжить окоп. Спасете вы солдату жизнь своей работой, а он вас оборонит. Оч-чень не напрасен ваш труд, вы уж поверьте.
Своей простотой и ясностью эти рассуждения необычайно убедительны. Мы притихаем. Сержант говорит языком войны. Не стращает, не ублажает. Война - это и труд. Открывались за словами сапера такие дела войны, о которых мы в газетах не читали.
– Значит, чем лучше окоп, тем смелее в нем боец?
– это я вроде бы про себя произношу, но оказывается - вслух.
Большое, бурое от ветра лицо сержанта светлеет. Смотрит испытующе. Взгляд трудно выдерживать, однако я глаз не опускаю.
– А ты думал на войне как? Да на голом месте самый что ни на есть храбрец растеряется против своры автоматчиков или танка, который прет как очертелый. Смелость - это что? Это уверенность в себе - раз. В товарище - два.
Ну, спрашиваю я себя теперь: что особенное говорили военинженер, сержант-сапер? А вот запомнилось! Мы были незащищенно потрясены тяготами грозного года. Но рядом оказались люди, чья твердость, понимание обстановки, деловитая энергия незаметно на первый взгляд копили условия для перелома в войне, так трагично для нас начавшейся. Какую силу вселяли в нас такие люди! Без них мы бы наверняка растерялись.
…Приехала кухня и остановилась под горой. Мы хватаем (голод - не тетка) из своих вещевых мешков ложки, котелки, миски и бегом припускаемся по склону. Вспомнили, что ужасно голодны, а за работой позабывали об обеде.
Жадно едим тут же у кухни, усевшись на траву и поджав по-турецки ноги. Управляемся быстро. А чем помыть посуду? Воды-то нет. Срабатывает древний инстинкт: вытираем травою. Подходит сержант и одобрительно кивает:
– Ну, становитесь настоящими окопниками, ребята!
– Это высокая похвала. Хотя саднят волдыри на ладонях, болят плечи, икры, поясница, все болит.
Наша пятерка - Игорь, Ира, Ким, Аня и я - решаем, что окоп докончим сегодня. Хоть до звезд будем работать, хоть руки сотрем до мяса. Это дело чести. В других пятерках тоже стали нажимать. Мы работаем все быстрее, а ночь опережает нас. Сумерки переходят в сумрак, наступает темнота. Сержант тоже не уходит, а может «принять работу», как он выразился, и утром. В нем - природная доброта и непреклонность повоевавшего солдата. Ходит в темноте от одного окопа к другому (фонариками пользоваться запрещено) и подбадривает:
– Ну, вам немного осталось, ребятки, еще на полштыка углубить - и порядок.
Наконец он говорит нам:
– Все. В ваш окоп можно бойца сажать. От лица службы выражаю благодарность.
Мы молчим, кто-то неуверенно говорит: «Спасибо», а сапер поправляет, что в общем-то можем, своей работой заслужили право отвечать как в армии: «Служим Советскому Союзу!» Потому что мы на самом деле служим в этот страшный час социалистической Родине, Советскому Союзу.
В вечерней сводке - новое направление, немцы форсировали Днепр. А как же Киев?…
Идут дни, недели, мы копаем, мы сжились с работой. Словно все более разреженным становится воздух на строительстве рубежа. Или так ощущается опасность? Утром 9 октября сообщают: захвачен Орел. Появились Вяземское и Брянское направления. Пала Вязьма. Призывная суровая передовая в «Правде»: «Победа будет за нами!» В опасности столица. С ознобным волнением, с болью слышим в один из рассветов: «В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении ухудшилось…» Враг нацеливается на Ленинск. Город подвергается воздушным нападениям, но бомбить не очень-то дают зенитчики, и «ястребки» отгоняют фашистских стервятников. Попытались накинуться и на нас. Двойка «мессершмиттов» среди бела дня вынырнула из низко нависших осенне- свинцовых туч, с тонким металлическим звоном проносится вдоль рубежа. На их крыльях с желтыми закраинами сверкают красные вспышки от огня скорострельных пулеметов. И вспоминается визгливое, базарное: «шесть тыщ пуль в минуту…»