'Мы пойдем впереди с красными флагами'...
Шрифт:
Вовикъ молчитъ… Да, пожалуй, его рота не сдлаетъ этихъ прiемов подъ огнемъ.
— Вотъ, погоны сняли… Чести никому не отдаютъ, что же, хорошо это?
— Но, папа… Отданiе чести — это пережитокъ крпостного права. Это остатокъ того времени, когда офицеръ былъ бариномъ, а солдатъ слугою. Теперь вс равны, вс товарищи!
— То-то! Товарищи! А въ противогазахъ вы ходите, бгаете? Ручныя гранаты бросать практикуетесь?
— Милый мой папа, неисправимый ты фронтовикъ, Николаевскiй служака — вдь у насъ не только противогазовъ нтъ, у насъ нтъ ни лопатъ, ни поля, гд учиться, ружей не на всхъ хватаетъ…
— Нехорошо,
— Но, папа! Если нужно, мы пойдемъ впереди съ красными флагами!
III
Съ красными знаменами, съ большими плакатами съ надписями: «земля и воля», «война до побднаго конца», «война за свободу народовъ» они пошли на войну.
Гремла впереди марсельеза, и народъ густою толпою съ криками «ура» провожалъ ихъ.
«Товарищи, не забывайте насъ», — колыхался большой красный плакат надъ срою толпою солдатъ.
— Не сумлвайтесь, товарищи, не забудемъ!.. Заключайте, товарищи, скорича миръ, да и шабашъ, повоевали и довольно… — кричали изъ толпы.
Въ рядахъ маршевой роты шелъ смутный гомонъ, курились огоньками папиросы, летла шелуха подсолнуховъ, и въ этой толп солдатъ, такъ же одтый, какъ и они, шелъ Вовикъ. Онъ старался отыскать въ толп свою мать, Нелли и Долли, стараго генерала, еще и еще разъ обмняться съ ними взглядами, полными любви и ласки, и за толпою не находиъ ихъ.
А они шли рядомъ. Двочки впереди, а за ними генералъ съ женой, и они искали въ солдатской толп милое лицо своего обожаемаго сына.
Какой-то извозчикъ, стоя на козлахъ своей пролетки, посмотрлъ на генерала, потомъ на солдатъ, окруженныхъ толпою, и, захлебываясь отъ восторга, воскликнулъ:
— Вотъ этимъ во фронтъ становиться, а не генераламъ, чортъ ихъ дери совсмъ! Ахъ, ну и молодцы! Ей-Богу, правда! Эти побдятъ! Ну и молодцы! Ахъ, чортъ его возьми совсмъ, на гармоник какъ жаритъ. Ну, право слово, народъ! Настоящiе ерои!.. И офицера съ собою въ ряды поставили. Иди, молъ! Небойсь! Назвался груздемъ, ползай въ кузовъ… А офицеръ моло-оденькiй…
И шумнымъ потокомъ мимо остановившихся трамваевъ шла по Загородному проспекту эта толпа, и изъ трамваевъ имъ махали платками и кричали «ура»!..
IV
— Они не хотятъ учиться, — тихо, почти шопотомъ, сообщилъ Вовикъ своему товарищу Гагарину.
— Да, и у меня рота не вышла.
— Говорятъ, не зачмъ учиться. Вчера бгать заставилъ. Пришелъ комитетъ, сказалъ, что рота считаетъ это издвательствомъ надъ ними. Воевать будутъ, а учиться не станутъ.
— У меня, Вовикъ, хуже. Мн прямо говорятъ, война кончена, и учиться не для чего. «Какъ же, говорю имъ, война кончена, кто вамъ это сказалъ? «- «Немецкiе солдаты, говорятъ, намъ такъ сказали. Мы къ ним ходили, они и сказываютъ: вы положите ружья, и мы положимъ, вотъ тогда миръ и будетъ».
— Ужасъ!..
Это слово они произнесли впервые. Въ темной землянк, затерявшейся среди лабиринтовъ окоповъ, они первый разъ сознали свою великую отвтственность передъ Россiей и передъ армiей.
Они говорили шопотомъ. Они знали, что за ними въ сто паръ глазъ слдятъ ихъ люди, подслушиваютъ, что они говорятъ. Они знали,
— За что? За что?
Они слышали разъ, какъ одинъ не молодой уже парень, изъ людей никогда не служившихъ, говорилъ, поглаживая винтовку: «первая пуля, товарищи, офицеру. Въ них вся загвоздка. Попановали, и довольно. Теперь мы сами себ офицеры…» [1]
И никто не остановилъ его…
— Вовикъ, Вовикъ, — тихо говоритъ князь Гагаринъ. — Что же это будетъ! Вдь говорятъ, на-дняхъ мы переходимъ въ наступленiе. Какъ же мы пойдемъ?!
Долго молчитъ Вовикъ. По его молодому, уже загорвшему лицу бродятъ какiя-то тни.
Note1
Действительно, ЗА ЧТО? Этот вопрос они еще долго задавали себе в застенках ЧК, в советских тюрьмах и лагерях… И недоумевали: они ведь такие же царские изменники, как и солдатня. Действительно — ЗА ЧТО? — Социальная ступень «не холопов», обязывавшая их к службе Помазаннику Божиему в первую очередь, давала о себе знать в лице бдительных чекистов…
— Мы пойдемъ, Саша, впереди съ красными флагами, и они пойдутъ за нами! — наконецъ тихо говоритъ онъ.
V
— Приказъ о наступленiи…
— Постойте, товарищъ. а кемъ отданъ приказъ?
— Главнокомандующимъ.
— А что это, его бумаги?
— Нтъ, это приказъ полку.
— Товарищи, а можетъ-быть, это еще и обманъ? Намъ нужно, товарищи, комитетами обсудить. можемъ мы наступать, или нтъ. Потому, товарищи, может, между нами есть люди не согласные. Россiйская соцiалъ-демократiя провозгласила миръ безъ аннексiй и контрибуцiй. какое же можетъ быть наступленiе? Кому оно нужно? Опять потоки крови… Довольно…
— Товарищи! Я полагаю, обсудить этотъ приказъ необходимо, потому, можетъ, какiе люди есть безъ сапогъ, или совсмъ голодные, что же и имъ, къ примру, тоже наступать придется?
— Товарищи, почему должны наступать мы, а не т, которые по городамъ въ тылу окопались? Мы свое отвоевали. Съ насъ довольно…
Въ толп за составленными ружьями слышались возбужденные голоса, крики, страшные споры. А въ сторон вдоль длинной шеренги ружейных козелъ взадъ и впередъ нервно, вздрагивающей походкой ходилъ молодой командиръ полка с блднымъ лицомъ и горячими глазами. За деревней начинались ходы сообщенiя, тамъ еще дальше были окопы, и въ нихъ киплъ теперь жестокiй бой.
Со страшнымъ трескомъ рвались снаряды, и гулъ выстрловъ сливался въ непрерывный грохотъ, подобный небесному грому.
У крайней хаты, бленькаго домика, покрытаго шапкой ржавой соломы, былъ поставленъ телефонный аппаратъ, и возл него на корточкахъ сидли телефонисты.
Одинъ изъ нихъ подбжалъ къ полковнику и доложилъ:
— Господинъ полковникъ, васъ начальникъ дивизiи къ телефону требуетъ.
Bсe насторожилось, и шумный митингъ стихъ. Каждый прислушивался, что говорилось.
Но вотъ полковникъ отошелъ отъ телефона. Онъ былъ блденъ. Нижняя челюсть его непроизвольно дрожала. Онъ снялъ фуражку и перекрестился.