Мы - псковские!
Шрифт:
Больше двадцати лет Творогов собирает в древлехранилище рукописи и книги, имеющие хотя бы косвенное отношение к истории Пскова, и наряду со своим другом и предшественником Ларионовым в знании деталей этой истории не имеет соперников. Деталям, косвенным упоминаниям Творогов придает особое значение. Он говорит:
— Творчество — это когда нужную мысль находишь не у Соловьева или Ключевского, а у самого себя благодаря поискам и находкам. Вот вы скажете — счастливый случай. В том-то и дело, что дилетанту, который прыгает по науке в поисках удачи, счастливый случай не дастся. Нет, нет, можете даже не думать! А дастся он только тем, кто работает, не щадя себя. Случай — это награда за танталовы муки, адский труд! Спасо-Мирожский монастырь считался постройки XIII века, а интуиция мне говорила, что это не так. Я перечитал уйму рукописей, пока случайно не набрел на совершенно, казалось бы, посторонний текст. И что же? Монастырь сразу же «постарел» на два века! Точно так же считалось, что роспись Снетогорского монастыря псковской школы живописи, а случайный взгляд на одну лишь букву уцелевшей надписи дал возможность определить, что расписали монастырь сербы. Но ведь для того, чтобы «поймать» этот случай, нужно было хорошо знать различия в начертании букв разных славянских народов! Да, да, и думать нечего. Я уже не говорю о «Слове»...
Но я настойчиво попросил Леонида Алексеевича говорить именно об этом, поскольку был наслышан, что Творогов имеет свою концепцию происхождения не дошедшей до нас копии «Слова о полку Игореве».
Несколько общеизвестных фактов. Оригинал «Слова» исчез бесследно, а его копия была обнаружена Мусиным-Пушкиным и издана вместе с русским переводом в 1800 году. При пожаре Москвы в 1812 году рукопись сгорела, а в распоряжении ученых осталась, увы, лишь копия с нее, снятая для Екатерины II. Тексты изданной в типографии книги и екатерининского текста несколько разнятся, никаких других источников нет, и с той поры не утихают споры между исследователями. Правда, скептики, оспаривавшие подлинность «Слова» и считавшие его талантливой фальсификацией, давно перевелись, и ныне отношение к ним примерно такое же, как к ниспровергателям Шекспира, бывшего, по их мнению, подставным лицом. А спорят ученые о разночтениях, смысловых значениях отдельных слов и фраз и прочих весьма важных для специалистов вещах.
Так вот, Творогов, большой знаток шедевра древнерусской литературы, произведя блестящий лингвистический анализ «Слова», доказал, что копия, найденная Мусиным-Пушкиным, была переписана в 1510 — 1512 годах в псковском Елеазаровском монастыре. Но этого мало. Источников для данной копии было три, и главный из них, содержащий полный текст «Слова», был сделан в Спасо-Мирожском (или просто Мирожском) монастыре. Продолжая лингвистический анализ, Творогов установил, что источником мирожской рукописи послужил занесенный в Псков экземпляр киевского сборника, скопированного с оригинала, принадлежавшего великому князю Святославу Всеволодовичу (1194 год). Все эти логические рассуждения, сделавшие бы честь Шерлоку Холмсу, собраны в маленькой брошюре Творогова, изданной до войны в Новосибирском университете и ставшей библиографической редкостью, хотя в свое время она вызвала весьма положительные отклики советских и зарубежных исследователей «Слова».
— Да, да, «Слово» переписывалось в Спасо-Мирожском монастыре! — с гордостью восклицал Творогов. — Печально, но мы никогда, наверное, не узнаем, кто сделал эту копию, не будь которой, мировая литература осталась бы без одного из своих украшений. Учтите — тоже случай! Я совершенно случайно натолкнулся на текст, давший мне нить для дальнейших изысканий. Да, да, спасибо Киеву, «Слово» было написано там. Но без Пскова оно бы до нас не дошло! И на этот раз не сомневайтесь, даже думать нечего: его переписал псковский монах, это должно быть понятно даже младенцу! Понимаете, как должна быть благодарна Россия Спасо-Мирожскому монастырю? Перед ним даже атеисты могут смело снимать свои шапки. Не улыбайтесь! Решили про себя небось, что я подгоняю факты для-ради псковского патриотизма? Ошибаетесь, молодой человек. Я старый ленинградец и Псковом как следует занялся именно после того, как начал познавать его историческую роль — в частности и в отношении «Слова». Да, я псковский патриот и не собираюсь этого отрицать. А что? Величайшие двигатели души — честолюбие и патриотизм, только не квасной, его я терпеть не могу и презираю. Квасной патриот подгоняет факты к своей скудной идейке и развешивает ярлыки, я с недоверием отношусь к людям, которые это делают. Страшная штука — ярлык! Вот говорят, что Твердила открыл немецким рыцарям ворота Пскова, что он — изменник. Гвоздями ярлык к нему прибили. А знаете ли вы, что Твердила — друг детства Александра Невского, сын его воспитателя? Не только в этом, во многих фактах нужно еще разобраться. Бывает, что случайная характеристика личности в постороннем тексте оказывается куда точнее и ценнее целой написанной о ней апологетической книги. Бывает, и не говорите, даже думать нечего. Так что никогда не клейте ярлыки, а то потом будет очень стыдно. Ну, пошли, покажу кое-что из моих сокровищ.
— Может быть, вы устали? — предупредительно спросил я (запиской, разумеется).
Вот когда мне досталось по-настоящему!
— Это я устал? — рассердился Творогов. — Если вы собираетесь меня унизить, то вам не удастся! Коли сами устали — можете отдыхать, а я люблю двигаться. Да, да, я и в волейбол летом играю, я крепкий. Помните «Портрет Дориана Грея»? Так у меня все наоборот: лицо старое, а душа молодая. То-то. По вашему лицу вижу, что извиняетесь, и прощаю вас великодушно, с условием, что это в последний раз. Учтите, люди устают только от безделья и излишней пищи. Силы жить мне дает работа. Конечно, и пища тоже, но я ем очень мало, уже лет двадцать пять не обедаю вовсе, главное горючее для меня — труд. Да, да, именно труд — эликсир бодрости, даже думать нечего. Видите все эти книги и рукописи? Я считаю, что собрал всего четыре процента, еще нужно девяносто шесть. Значит, я должен жить как минимум до ста двадцати лет, так и будет, можете не сомневаться... Вот, смотрите... Нет, эту рукопись я вам не покажу, а то вы о ней напишете и у меня снова заберут в Центральный музей, как уже не раз бывало. Нет, нет, и не просите. Вот это — пожалуйста, тоже любопытные документы. Два подлинных письма Петра I, датированные 1713 и 1717 годами. Разрешаю, можете дотронуться и приобщиться...
Я так и сделал — бережно и с огромным почтением. С той поры, как я впервые прочитал замечательную книгу Алексея Толстого, личность Петра всегда вызывает у меня особый интерес. Я считал и сейчас считаю, что Толстой в силу разных соображений многое о Петре недосказал, но хотя по своей жестокости Петр нисколько не уступает Ивану Грозному, во всем остальном он на голову выше царя-опричника. Грозный Россию запугал — Петр сделал ее умнее. Как и Грозный, Петр тоже рубил головы — но оставшиеся он заставлял мыслить. Всколыхнуть закостеневшую в средневековом невежестве страну и вывести ее на мировую арену могла только грандиозная личность, а всякий великий политический деятель всегда полон противоречий, как полна противоречий сама политика. Недаром даже Эйнштейн считал ее самой сложной из наук.
Однако я отвлекся. Закрыв стеклянную витрину с письмами Петра, Творогов продолжал:
— А вот письма Екатерины II Абраму Ганнибалу и членам его семьи. Кстати, мы располагаем подлинниками архива Абрама Ганнибала, «арапа Петра Великого». Слышали? А про князя Курбского тоже слышали? Очень приятно встретить образованного человека. Так перед вами книга, которую Курбский читал в Литве. Эту книгу, глаголемую «Рай» (творения святых отцов Церкви), по просьбе опального князя выслал в Литву старец Вассиан из Псково-Печерского монастыря. Видимо, Андрей Курбский не раз прибегал к литературе, чтобы черпать из нее аргументы для своей знаменитой полемики с Грозным.
Работа над старинными рукописями и книгами отнимает у Творогова много времени. Он разыскал в них сотни подробностей, обогативших наши представления о прошлом Пскова, его культуре и искусстве. В совершенстве владея славянскими языками и диалектами, он вылавливает из старинных текстов подробности, ускользнувшие от других исследователей. К сожалению, об этой стороне своей работы Творогов рассказывал скороговоркой, хорошо сознавая довольно скудную эрудицию собеседника, лицо которого вытягивалось, когда хозяин древлехранилища цитировал выдержки из древнеславянских текстов.
В последние годы у Творогова появился еще один «конек»: открытие и возвращение Пскову известных в прошлом земляков. Так, изучив множество личных архивов, Творогов обнаружил целый цикл неопубликованных стихотворений поэта-демократа XIX века А. Н. Яхонтова и сделал их достоянием широкого читателя. Из архива героя Отечественной войны 1812 года генерала Коновницына Леонид Алексеевич узнал, что его сыновья были декабристами, а дочь Елизавета стала женой декабриста Михаила Нарышкина — разве не приятно псковичам иметь такую страничку в истории своего города? Пушкин, Мусоргский, Римский-Корсаков — имена, делающие честь приютившей их Псковщине, — также представлены в древлехранилище различными документами.
— В порядке антракта, — Творогов улыбнулся, — взгляните на портрет этого вельможи. Что, заурядное лицо? А ведь знаменитость, персона, воспетая Пушкиным! Помните: «В академии наук заседает князь Дундук»? Он перед вами: князь Дондуков, кстати, не Михаил, как обычно считают пушкинисты, а Никита Иванович.
К Творогову часто приходят студенты писать дипломные работы, аспиранты ищут материал для диссертаций. Он охотно делится с ними своими знаниями, учит читать древние рукописи, подсказывает идеи, которые разбрасывает с такой же щедростью, как ежедневный корм своим любимцам-голубям во дворе Поганкиных палат. Единственное, чего он терпеть не может, — подсказывать тему научной работы. Тема, говорит Творогов, должна прийти сама собой, она рождается из материала.