Мы с тобой Макаренки
Шрифт:
В напряженной работе время летит незаметно. Вот уже и вершина анкера приподнялась над землей, образовав в основании острый угол. Острый угол означает половину выполненной работы.
– И… раз… и… два… Шабаш! Перекурим, братцы!
– Вот это, я понимаю, команда! – обрадовался Лукьяненко и первым воткнул свой ухват в землю.
Остальные тоже ничего не имели против такой команды и последовали Жоринюму примеру.
– А времени сейчас сколько?! – вдруг спохватился Лукьяненко. – Мы же обед прохлопали! Игорь Николаевич!
– С обедом придется повременить, Жора. Наша машина
– Ну что ж, потерпим, – вздохнул Лукьяненко. – Знал бы, с собой что-нибудь прихватил. Знаете, как с сытым брюхом хорошо работается?! Как ты мыслишь насчет жратвы, Снегирь?
«Насчет жратвы» Снегирев не возражал.
Синельников со своей стороны тоже сказал пару добрых слов о куске черного хлеба с солью.
– Что касается лично меня, – мечтательно произнес Лукьяненко, – то я бы с удовольствием проглотил пару бычков в томате – чудесная рыбка! И у кого только Митрич научился ее приготовлять?!
– Это хорошо, что без обеда, – вдруг сказал Снегирев, – пусть Жорка малость поголодает. Может, языком поменьше трепать будет?
– Перекурили? – прервал разговор Мартьянов. – Еще разик нажмем!
… Анкер кряхтит и охает, как столетний старик с прокуренными легкими. Железные стяжки жалобно стонут, недовольные непосильной тяжестью. Пуды пропитанной антисептиком сосны давят анкер к земле. Только воля коллектива, только упорство людей, надеющихся друг на друга, заставляют махину из дерева и железа подниматься все выше и выше. Стоит только одному человеку «сачкануть» – и это незамедлительно скажется. На секунду Игорь представил себе, что может быть, если Лукьяненко,..
«…предостерегающе качнулась верхушка. Люди в страхе бросились прочь. Огромная тень буквы «А» вырастает с космической скоростью. Тень- громадина догоняет монтажников. Мозг не успевает осознать случившееся, как раздаются стоны и треск. Анкерная опора рассыпается на части. И все из-за…»
Игорь торопливо гонит прочь некстати нахлынувшие мысли. Взгляд сам по себе останавливается на Лукьяненко.
Жорж работает, как пишут в газетах, с огоньком. Его красная многострадальная рубаха насквозь промокла от пота. Нельзя сказать, что он полюбил эту тяжелую физическую работу, но Жоре было радостно сознавать, что Мартьянов не замечает, не видит сейчас различия между ним и Синельниковым. Оба они орудуют ухватами, и от обоих в одинаковой степени зависит безопасность товарищей. Сознание своей ответственности заставляет его еще сильнее сжимать шест ухвата. Да и в самбм трудовом процессе Лукьяненко стал улавливать определенный смысл, скрытый раньше от него туманом дешевых острот и привычной праздностью. Лукьяненко стал понимать, что работа – это не только отбытие «от» и «до», не только утомительное времяпрепровождение и получение зарплаты – но и радость. Обыкновеннейшая человеческая радость! Радость вперемешку с сознанием собственной силы и могущества.
И кажется Жоржу: отпусти сейчас монтажники анкер, – он удержит его один.
Пастухов бы назвал это явление переоценкой ценностей. И это было бы верно. Сам Лукьяненко об этом думал также. Только мысль
– Еще мало-помалу вира! Поднажми! Так! Еще! Хорошо!
Ригель наполовину вошел в яму, и Митрич ломом ударил по нему. Анкер вздрогнул, как человек, и грузно осел. Опасность миновала.
– Еще нажми! И… раз… и два.,. Засыпай!
Минута… другая… третья, и монтажники, утирая горячий пот, всматриваются вверх. Там, на самой макушке, уже успел облюбовать себе местечко козодой.
– Ишь ты, устроился!-засмеялись ребята.
– Эх, отметим! – вдруг завопил Лукьяненко и по-обезьяньи стал карабкаться по столбу.
– Куда?! – закричал Синельников. – Без «когтей» ?!
– Сейчас же назад!-приказал Мартьянов.
Но Лукьяненко не слышал. Он лез все выше и выше. Испуганный козодой взмахнул крыльями и улетел, а на его месте стал устраиваться Жорж.
Но что он собирается делать? Почему он раздевается?!
Лукьяненко стянул с себя рубаху, несколько раз махнул ею у себя над головой и стал накалывать ее на штырь молниеотвода.
Шаловливый ветерок тут же подхватил ее, и импровизированный красный флаг затрепыхал над степью.
Снизу грянуло «ура». Довольный Лукьяненко, обняв столб руками и ногами, съехал вниз.
Игорь подошел к нему и сказал, как ему самому показалось, сердитым голосом:
– Ты что, на скандал хочешь нарваться?! Ишь храбрый гусак, лезет на такую высоту без когтей и ремня. Чтоб это было в первый и
последний раз! Понял?
– С полуслова, – весело ответил Жорж.
– А сейчас, – Игорь посмотрел на голый лукьяненский живот, весь в коричнево-черных потеках креозота, – живо мыться! Креозот очень ядовитый. В один момент кожа слезет, будешь, как баран облезлый. Хочешь быть бараном?
– Что вы? – притворно испугался Жора.
– То-то же, – засмеялся Игорь, – живо мыться!
– Слушаюсь, товарищ командир, – ответил Жора и стал снимать штаны,- хлопцы, кто мне польет?
Желающих полить нашлось много.
Глава тринадцатая ПИЩА В ПРЯМОМ СМЫСЛЕ И ПИЩА ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЙ
– Хорошо! Ох, до чего ж хорошо!
Снегирев направляет носик огромного алюминиевого чайника то на спину, то на бока, то на шею Лукьяненко.
– Ой, не могу! Вот молодец! Вот уважил мою старость, – стонет довольный Жора и, не щадя себя, бьет ладонями по разгоряченному
телу.
Но вдруг струйка воды прервалась.
– Ты что? – заволновался Лукьяненко. – У меня мыло в глазах. Лей.
Но Снегирев не торопился выполнять просьбу. Он ладонью защитил глаза от палящего солнца и всматривается вдаль.
– Кажется, машина? – неуверенным голосом сказал он.
– Где?! – встрепенулся Мартьянов.
– Да лей же ты, – взмолился Лукьяменко. – Игорь Николаевич, скажите ему.
– Лей, лей, – сказал Игорь и, раздумывая, произнес, – да, кажется , точно машина. Но откуда? И к кому? Наша вернется не раньше, чем к вечеру.
– Наверное , колхозная, – высказал предположение Снегирев.