Мы с тобой. Дневник любви
Шрифт:
Октябрь.
Птицын спросил Л.:
— Знает ли М. М., с кем он имеет дело, какая вы?
Мне уже давно кажется, будто я не совсем её знаю, а только узнаю. Вчера я спросил Птицына:
— За что вы любите В. Д.?
— За её чисто мужской ум, — ответил он и в свою очередь спросил меня, за что я её люблю?
— За чистую женственность, — ответил я. Мы оба были правы: она одинаково могла бы быть и профессором, и
Так бывает, и, наверно, в древности от женщин в таких состояниях рождались пророки. А когда ум у женщины определился в университет, то стал ограниченным умом определённого факультета; отсюда пророков нечего ждать!
Надо помнить на каждый день независимо от того, хорошо тебе или плохо, что люди нашей страны живут тяжело и выносят невыносимое.
— Почему это. Л., — спросил я, — сегодня я чуть-чуть нездоров и вот ты уже меня больше любишь, и я знаю по себе, что, заболей ты телом своим, и я сейчас же заболею любовью к тебе. Почему при несчастье с другом любовь усиливается?
— Потому, — ответила она, — что в несчастьях мы делаемся ближе к Богу, а это и значит любовь.
Почти каждый день я думаю о нашей встрече как чуде, потому что я не мог ранее предполагать существование подобных людей и подобного глубокого сходства Двух.
Не могу жить в городе безвыездно! Решено завтра ехать искать дачу под Звенигородом.
Ездили и ничего не нашли. Николина Гора — это дача делового человека, Дунино — дача человека вольного.
Мир в неслыханном горе. Глядя со стороны на жизнь, теперь всякий просто глазами видит её бессмысленность. А изнутри каждый для себя на что-то надеется и, проводив с печалью один день, на другое утро встаёт и шепчет: «Хоть день, да мой».
Так показывается извне бессмысленно-вековечное родовое движение человека — полная тьма. И только если глядеть с закрытыми глазами внутрь тьмы, показывается непрерывная цепь полных смысла жизненных вспышек: это мы, люди, как личности, вспыхиваем, передавая свет жизни друг другу.
Сколько людей прошло мимо меня, и сколько раз я слышал от них о себе, что будто бы я не только хороший писатель, но и хороший человек. Много даже и писали об этом, и всё-таки всерьёз я ни разу не поверил в то, что я замечательный и хороший.
Но вот Л. пришла и сказала мне, и через неё я это принял, поверил в себя, и узнал, и обрадовался, и поднялся. Так при солнечных лучах утра поднимается к небу туман над рекой.
На ночь она читала мне «Гитанджали» Тагора[55], и в меня от руки моей, лежащей у неё на бедре, в душу поступало чувство её тела, а через слово оно преображалось, и становилось мне, будто видел во сне что-то совершенно прекрасное, а потом пробудился и узнал, что не сон.
Конечно, многое на свете можно подавить и
Привёз второй воз вещей из Тяжина. Простился с этой деревней, где с 12 апреля почти шесть месяцев и мучились, и радовались. За эти шесть месяцев я умер для своей семьи и попал в такую среду, куда стоны и жалобы оттуда не доходят. И до того это похоже на смерть, что бросает свет на смерть обыкновенную, и становится понятным, почему мы разобщаемся с душами умерших: они бы и рады нам откликнуться, да мы не умеем им дать знать о себе.
Для сыновей я умер, испытав нечестивые похороны, и они умерли для меня. Теперь можно решить вопрос: существует ли загробная жизнь. Едва ли существует, если умереть, как мы. И существует, если смерть преодолеть, то есть друг друга любить.
Бывает, вдруг соберутся тёмные мысли против Л., всё расположится в логической связи с неумолимым выводом о необходимости, неизбежности её перемены ко мне. Тогда любовь её представляется мне добродетелью, которой она лишь награждает меня за любовь, верность.
Уныние охватывает меня, но моё уныние мгновенно она замечает, я ей признаюсь в своих недобрых мыслях, и моя логика её логикой разрушается, и злое наваждение оставляет меня. После становится так совестно за упрёк ей в невольных грехах!
Происхождение таких мимолётных чувств коренится в подполье своей личности, чем-то когда-то оскорблённой до неверия, до неприятия чуда, каким, несомненно, является в моей жизни приход Л. ко мне.
Вспоминаю, что эти приступы сомнения, недоверия были у меня с самого начала, но я боролся с ними и побеждал исключительно раскаянием: каялся ей, и она меня поднимала.
Через 12 лет при перечтении М. М. здесь припишет: «Неверие как тень, и, не будь тени, не было бы и жизни».
Всю ночь был дождь. Часто возвращался к мысли своей, что 12 апреля я для прежней жизни своей умер, для себя же возродился. Что такое смерть? Настоящая смерть есть прекращение всех обязанностей к людям и свидетельство независимости личности. Бывало, на охоте даже, какой-нибудь умирающий зайчик, вытягиваясь в последней конвульсии, говорит тебе, охотнику: «Поди-ка возьми меня: прощай, убегаю!»
Ошибка Олега была в том, что он пользовался Л. для своего творчества, но был невнимателен к её реальной личности: она была для него Прекрасной Дамой. Напротив, для А. В. она была женой и полюбовницей, но к духовному облику её он был невнимателен.
— Ты же, — сказала она, — их победил своей цельностью, и за то ты меня берёшь целиком.
Через 13 лет запись: «...Всех ловчей и всех счастливей оказался я, создавший себе из кому девы, кому блудницы, кому жены — чудесного Друга».