Мы сделаны из звёзд
Шрифт:
— Это еще что должно значить?
— С каких это пор тебя начал волновать чей-либо социальный статус? Все вокруг думают, что ты лесбиянка с социопатическими наклонностями, которая посещает БДСМ-оргии как воскресную службу. Я всегда считал тебя последним человеком, который будет верить в школьные сплетни, а в итоге ты сама опираешься на них?
Ли открыла рот, чтобы возразить, но не успела, потому что я уже схватил с пола свой рюкзак и вышел из столовой.
И я не понимал, в чем причина моей злости.
Я сильно дернул от себя стеклянную дверь столовой, ведущую в коридор. Рука автоматически полезла во внутренний карман пиджака за пачкой сигарет, и тут мой взгляд зацепился за знакомую стройную фигуру возле мемориального алтаря Линды Вест.
Тереза приклеивала лист к завешенному тонной пожеланий стенду и, словно почувствовав мое присутствие, обернулась. Ее лицо пронзила грустная усмешка.
— Ладно, ты поймал меня, — она подняла руки, сдаваясь.
— Балуешься наркотой? — предположил я, зажигая сигарету.
— Хуже, — девушка вытащила сигарету из моей пачки и прикурила ее о тлеющий конец моей собственной. Ее лицо было в паре дюймов от моего, вместе с дымом она выдохнула мне в лицо: — Скорбью.
— Что плохого в скорби?
— Она выматывает.
— Лучше скорбь, чем совсем ничего.
— Кинь булыжник в того, кто сказал тебе этот бред.
Мы курили посреди коридора, стоя плечом к плечу, не боясь быть пойманными учителями. Для нас обоих к тому времени все уже стало пустым, неважным, бессмысленным, значение имели только гаснущие карие глаза, наблюдающие за нами с большой фотографии на стене.
Коридор был пуст, тишину в нем прерывал только приглушенный гул учеников из соседнего помещения и частое дыхание Терезы.
— Знаешь, почему ты особенный, Кайл?
— Ты имеешь в виду, помимо вечных психозов и алкоголизма?
— Да, помимо этого, — язвительная улыбка снова показалась на ее губах.
— Судя по всему, не знаю, — пожал плечами я.
— Ты никогда не говорил мне, что все наладится. — она посмотрела на меня темными глазами. — Не разбрасывался словами, чтобы дать мне пустую надежду, даже когда я в ней нуждалась. Ты заставлял меня бороться, прощаться, ценить каждое мгновение. Учил меня отпускать. Я не знаю, как ты догадался, что дальше будет только хуже, но ты готовил меня к грустному концу.
Я почувствовал себя гадко после этих слов, хоть в ее тоне и не было обвинения.
— А ты хотела верить в лучшее?
— Мы все хотим, так или иначе. Но сейчас мне не до надежды. Я больше не верю в оазис.
Девушка докурила свою сигарету, потушила ее о деревянный столик, нагруженный мягкими игрушками, и выкинула окурок в крохотную шкатулку с пожеланиями.
— Спроси меня, Кайл, — прошептала она напротив моего лица. — Почему я прохожу мимо этого места каждый день, притворяясь, что его не существует? Почему улыбаюсь днем и плачу по ночам? Почему причиняю боль человеку, которого люблю? — она коснулась холодной рукой моей щеки.
— Почему? — я заправил прядь прямых темных волос ей за ухо.
— Потому что я трусиха, — ее ладонь исчезла так же внезапно, как появилась. — Мне страшно за то, что еще эта жизнь может отнять у меня. Я больше не хочу давать ей шанса.
— Собираешься быть несчастной всю свою жизнь?
Устало улыбаясь, она провела кончиками пальцев по моим волосам.
— Удивительно, что ты еще веришь в сказки, Кайл. Но у меня нет возможности тешить себя мыслью, что однажды все наладится. Люди — бракованный товар. Все мы просто грустные звезды на бесконечном грустном небе.
Ее слова тяжелым туманом осели в воздухе, когда она развернулась на каблуках и ушла в сторону соседнего кампуса.
Недокуренная сигарета тлела в моей левой руке, а глаза судорожно моргали за темными линзами очков. Я подошел ближе к стенду, чтобы рассмотреть лист, который прикрепила Тереза.
Простой рисунок ночного звездного неба.
* * *
Это был один из тех дней, когда наша баскетбольная тренировка выпала на очередной ПМС-ный период тренера, который превращает его в такую вспыльчивую, придирающуюся ко всему сучку, что после двухчасовых мук ада все мы разрываемся между желанием вдарить ему по лицу и перерезать себе вены в одной из душевых кабинок.
— Пошевеливайтесь, девочки, мне плевать, что тампоны в заднице мешают вам бегать! Если вы собираетесь играть точно также в финале, то клянусь, я проедусь по вам комбайнером, и останутся одни только прыщавые фотографии в альбоме выпускников! — во всю мочь орал Вагнер в перерывах между тем, как третировал наши подачи и каждый промах мимо кольца.
Его совершенно не впечатлил мой трехочковый чуть ли не с самого конца площадки, который, кстати, тянул на все десять баллов. Он сказал только:
— Браво, Андерсон! Призрак моей почившей бабушки все-таки научил тебя метить в кольцо? Передай в следующий раз этой психичке, что ее оладьи консистенцией походили на собачье дерьмо.
— Посмотрим, на что консистенцией будут походить твои кишки, когда я их из тебя вырву, ублюдок, — угрюмо бормотал я.
Рокки, усмехнувшись, похлопал меня по плечу.
Дома я сразу же завалился в постель и отрубился прямо в одежде. Мне снилась какая-то бредятина вроде Вагнера в костюме чертенка, которые обычно покупают в секс-шопе. Тренер почему-то был в балетной пачке и неуклюже пытался выделывать па в воздухе, пока я со всей дури бил его кнутом, а прозрачный дух старой, сморщенной женщины кидал в него оладья, которые действительно чем-то напоминали собачье дерьмо.