My Ultimate Summer Playlist
Шрифт:
«Мой добрый Гант, Ланкастер престарелый.
Привел ли, верный долгу и присяге,
Ты Херифорда, сына своего».*
Мать наша Фрейя и Один-Всеотец, да это же Камбербэтч-Ричард II! Когда я смотрела «Пустую корону» BBC жалела только об одном, что эта роль не досталась ему. И вот оно, мечты сбылись. Две в одной: увидеть Бенедикта на сцене, в Шекспировской постановке, в роли короля Ричарда. Я сказала два? Я же гуманитарий, у меня проблемы с цифрами. А когда ты видишь на сцене такое, то и до трех разучишься считать. Исторические драмы Шекспира вообще моя слабость. Недавняя, признаться, но от этого даже
«Приблизьтесь и внемлите!»
Уже, друг мой, еще ближе не могу, ибо выпаду с балкона, в который и так вцепилась изо всех сил. Подозреваю, что по моему лицу можно было читать синопсис драмы. И все равно. Единственное, что надо сделать, это постараться не рыдать в том месте, где Ричард высаживается на английском берегу и начинает свой монолог:
«Дышать легко. И плачу я от счастья,
Что я в свое вернулся королевство.
–
Приветствую тебя, моя земля».**
*Не рыдать в порыве патриотического чувства, барышня кисейная, – кричал мне внутренний голос.* Я, чтоб перебороть слезливые позывы, начала вспоминать продолжение и, шевеля одними губами, беззвучно повторяла его за Бенедиктом:
«Как разлученная с ребенком мать
Встречается с ним вновь, смеясь сквозь слезы,
Так я, моя земля, смеюсь и плачу,
Тебя лаская царственной рукой».***
Кхм, оторвемся от вечера поэзии и просвещения и вернемся к сути повествования. Так вот, Камбербэтч был великолепен, да и кто бы сомневался. А я получила несказанное удовольствие еще и от того, что сегодня после всех поэтапных истязаний они прогоняли всю пьесу от «а» до «я». Под конец спектакля чуть не спалила всю нашу конспирацию, порываясь аплодировать стоя, но Шон вовремя остановил меня.
– Пойдем к черному ходу. Там изъявишь все свои чувства по поводу постановки Бену. Это он надоумил меня взять тебя на репетицию. Видя твое светящееся лицо, понимаю, что он был чертовски прав.
– Предупредил, что мы будем караулить звезду у черного хода, я бы цветочки купила, – обижено протянула я, толкая Шона в бок.
Герой дня долго ждать себя не заставил:
– Как вам? – вместо приветствия спросил он.
– Она даже раз почти разревелась в голос, – спалил меня с потрохами Шон. – А потом еще и аплодировать чуть не поднялась. Если б не я, то надавали бы тебе по шее, Бен.
– Честно? – с детской непосредственностью в глазах спросил актер.
– Даже два, – призналась я, купившись на эти удивительные голубые глаза.
– А второй раз когда? Я заметил только, как ты бубнила про себя монолог о возвращении на родную землю.
– Из сердца вырву царственную гордость
И выпущу из рук тяжелый скиптр.
Я днесь смываю свой елей слезами,
Я днесь свою корону отдаю,
Я днесь с себя слагаю сан священный,
Я днесь от всех
Дальше ко мне присоединился и Бенедикт со своим шикарнейшим поставленным голосом:
– От почестей, от власти отрекаюсь,
Отказываюсь от своих владений,
Свои указы все беру назад.
Пусть изменившим мне господь простит!
Тебя пусть от измены он хранит!****
Шон осуждающе смерил нас взглядом.
– Что? – вопросила я. – Это же шедевр. То, как точны слова Шекспира. Вы просто не цените и не понимаете, вот почитали бы переводы…
– Как я понял, Шекспиру только что были воспеты все возможные дифирамбы, – сказал Бенедикт и обижено закусил губу *черт бы побрал его актерские таланты*. – А я даже слова доброго не заслужил.
– На похвалы нарываешься, Камбербэтч, – я прищурила глаза и смерила его испепеляющим взглядом.
– Уже нет, спасибо, – поспешно ретировался он. – Ты только что посмотрела на меня так, как делала это моя учительница математики, когда я не выучивал урок.
– И тебе спасибо, сравнил меня с училкой, – нахохлилась я, – а я похвалить хотела. Сказать, как прониклась твоей игрой. Особенно диалогом с Болинброком в четвертом акте, – и тут меня опять понесло, несмотря на деланную обиду. – Я, когда читала, то у меня просто мурашки по телу пробегали. Но когда увидела, как ты играешь, как произносишь каждое слово, словно витки, как оно стрелой, проклятием обрушивается на Генриха. Просто поразительно, – мечтательно выдохнула я.
– Словно кто?
– В скандинавской традиции витки – что-то вроде мага, – пояснила я, не вдаваясь в подробности.
– И прости за педагогические сравнения. Я был бы первым в классе по математике, если бы она выглядела, как ты. Но этот суровый взгляд из-под очков – просто что-то. Таким убить можно, если что.
– Люблю. Умею. Практикую, – невинно улыбнулась я.
– Ребята, какие у вас планы на вечер?
– Какой вечер? – спросил Шон. *Упоротые мальчики атакуют*
– Вечер пятницы 25-го июля, – пришла я на помощь Камбербэтчу, который картинно закатил глаза и объясняться с другом предоставил мне.
Шон посмотрел на часы:
– Но ведь уже полдевятого. Вечер вроде бы прошел…
– Девять? Всего? Это же детское время, Шон, – воскликнула я, – не куксись и пошли тусить! Заставил меня взять выходной, вытащил гулять, коварно заманил в театр. Я полна сил и энергии, отсидев за… простите мой французский, пятую точку на балконе.
– Давай, Шон, – поддержал меня Бенедикт.
– Это уж как-то без меня. Серьезно, мой вечер подходит к концу. Я же засну где-то посреди вашего «вечера», а вы забудете меня в каком-то пабе. Дайте отдохнуть человеку хоть во время отпуска.
– Зануда, – буркнула я. – А если мы с этим поубиваем друг друга? Совесть не замучает?
– Вы, главное, не играйте в две игры «Кто кого перепьет» и «Кто кого умнее».
– Кто кого умнее подшофе! Это же гениально, Уотсон! – кинулась я обнимать Шона.
– Я вообще-то имел более скромные планы на вечер, – заметил Бенедикт, – но раз уж дама желает…
– Что ты, дама ничего не желает. То есть много чего желает, – поправилась я, – но игру я наметила на девичник. Филологический алкоквест. Должно быть весело, - мечтательно прищурилась я, представляя этот «эпик фейл».