Мы все были солдатами
Шрифт:
В этот момент мы услышали автоматную очередь. Просвистели пули.
— Ложись! — крикнул комбриг, падая на землю.
Маскируясь в траве, мы быстро отползли от дерева и перебежками добрались до нашей цели.
На дивизионном НП — порядок. Траншея полного профиля с ходами сообщения. Несколько участков перекрыто. Рядом блиндаж командира дивизии. В траншее несколько стереотруб с закрытыми травой стеклами. Сзади — в аппарелях, машины связи и легковые машины командования. Все тщательно замаскировано. У входа — парный комендантский пост.
— По
Полковник Потехин внимательно посмотрел на нас, потом, обращаясь к комбригу, спросил:
— Вы что, на диверсантов наткнулись?
— Каких диверсантов? — изумленно спрашивает Жолудев.
И тогда Потехин рассказал:
— Невдалеке от штаба дивизии, на опушке небольшой рощи завершало обед отделение разведчиков. Неожиданно они увидели, как из кустарника с редкими деревьями в направлении командного пункта одна за другой летят две вражеские ракеты.
— К бою! Вперед! — скомандовал командир отделения. Бросив еду и схватив винтовки, разведчики, на ходу развертываясь в цепь, устремились за командиром. Он уже увидел, кто пускал ракеты, и руками показывает — окружить!
Из-за дерева вышел старшина с черными петлицами. На шее трофейный автомат. Ракетница лежит на земле.
— Руки вверх! — скомандовал ему командир отделения.
— Да что вы, ребята! Я же свой, иду из окружения, ищу свою часть…
— Стученко! Обыскать! — приказал отделенный.
Тот подошел к «старшине» и вытащил из карманов его брюк немецкий пистолет и два запасных магазина с патронами, из карманов гимнастерки — документы и пачку денег. Из вещмешка, кроме туалетных принадлежностей, — шоколад, галеты, магазины с патронами к автомату, ракеты…
— Потом признался, — закончил рассказ Потехин, — их тут заброшена целая группа. Задача — уничтожать старших командиров, выявлять и показывать командные и наблюдательные пункты, сосредоточения войск, складов, взрывать мосты…
— А вы ходите без охраны, с одними пистолетами!
— Так вот кто вел по нас у дуба огонь из автомата, — заметил Жолудев, когда мы возвращались к себе. — А я и не подумал…
…Отразив наши атаки, немцы подтянули свежие силы и перешли в наступление. С неба бомбят и поливают огнем из пушек и пулеметов фашистские асы. А на земле вражеские цепи с бронемашинами. Их поддерживают артиллерия и минометы. Впереди ползут танки. Наши одиночные орудия ведут по ним огонь прямой наводкой.
— Вот уже второй месяц, — услышал я голос Жолудева, — как наша армия делает самую тяжелую и грязную работу — уничтожает отборные дивизии фашистов…
— Да, но какой ценой! — воскликнул Назаренко, — ведь мы отходим! Поймут ли нас наши люди…
…Уже шесть часов идет бой. Гитлеровцы заняли село Красный Трактир. Редкие группки десантников медленно отходят. Немцы ведут по ним сильный пулеметный огонь, прижимая к земле. А в это время их автоматчики, парами, прикрывая друг друга, просачиваются в
— Так вот откуда рождаются постоянные разговоры об окружении! — заметил Назаренко. — Об этом надо будет обстоятельно рассказать десантникам.
— И не забудь о диверсантах, — напоминает комбриг.
…К концу августа непосредственно от Киева враг был отогнан. На какое-то время наступила передышка. Вместе с комиссаром и комбригом мы обедаем в его землянке. На самодельном столе в алюминиевой тарелке нарезанный тонкими миниатюрными ломтиками хлеб. В двух котелках — борщ и каша. Штабной повар, в белом колпаке и куртке, разливает борщ по тарелкам.
— Хорошо готовишь, Иван Данилович! — говорит Жолудев, попробовав борщ. — Спасибо тебе!
— Стараемся! Я ведь и на фронт пошел добровольно. До войны работал в Ленинграде шеф-поваром. Конечно, профессия моя, прямо скажем, не героическая. Не то что снайпер или разведчик… Супруга моя, Марья Ивановна, как услышала, что собираюсь на фронт, говорит мне:
— Куда тебе, Ваня, на войну, ведь уже 49-й пошел, ты только мешать там будешь.
— Не говори так, Маша! И я там нужен буду. Ведь когда человек хорошо поест, у него и сила и настроение появляется. А без настроения как будешь бить фашиста?
— Правильно, Иван Данилович! — поддерживает его комиссар Назаренко. — На войне настроение — великое дело.
— Вот только хлеб ты режешь, Иван Данилович, не по-фронтовому, — говорю я, — это сколько ломтиков надо мне съесть, чтобы от них сила проявилась, да сколько времени затратить…
Все засмеялись.
— Учтем, товарищ майор, — улыбаясь говорит повар, — будете довольны…
Закончился обед.
— Сегодня ночью, — говорит Жолудев, — нас сменят. Дадут пару дней на приведение в порядок и отправят на тыловой рубеж, где мы сможем и пополниться. Продумай, начальник штаба, как сделать, чтобы гитлеровцы не заметили смены. Потом доложишь.
Киев! Как былинный богатырь, вместе с армией разишь ты неприятеля у ворот своих… Как покидать тебя? Здесь мы учились бить врага и стали солдатами. А сколько десантников навсегда осталось у стен города.
И будто продолжая мои мысли, Виктор Григорьевич говорит:
— Сколько киевлян погибло от обстрела и бомбежек. Но какая выдержка. Многие тысячи их уже воюют в боевых частях, в ополчении, истребительных батальонах, в медицинских подразделениях. Они готовы пожертвовать всем для победы над врагом.