Мы же взрослые люди
Шрифт:
Шли дни, приближался декабрь. Нина измучилась неизвестностью. Начался пост. Нина старалась быть мудрой, смиренной пред путями Господними. Она сходила в церковь, чтобы исповедаться. На исповедь не попала. Исповедь по выходным. А потом порыв прошел, пришел страх и стыд. Нина никогда не исповедовалась. А что она скажет священнику? «Я изменила мужу с ВИЧ-положительным?» «Я возлюбила ближнего?» В вопросах религии Нина была страшно бестолкова. Ее верований хватало на то, чтобы зайти в храм, ставить свечки разным святым, мысленно молиться, «чтобы все было хорошо». И отдельно она обычно поминала усопших. С детства ей особенно нравилось прямоугольное поле из латуни, на которое ставили свечи
Как именно в мыслях происходит этот поворот? Решаешь быть смиренной, ведь это же спасение. Не злиться, например, решаешь, не роптать. Заводишь специальную бочку, где утаиваешь самые гадкие свои мысли и самые праведные возмущения – они же все равно возникают и часто по делу. И как выходит, что злость, накопленная по разным поводам, вдруг выплескивается в связи с неважной мелочью? Случайно упавшая чашка или зажатый дверью ремень безопасности вызывают внезапно приступ отчаяния или бешенства. У Нины же это был шарф. Слишком холодный шарф для такой погоды.
Утром Илья ушел тихо, по-кошачьи. Пока все спали. Как обычно. Алина собиралась в школу шумно. Гремела посудой, ела что-то, Нина вычислила, что бутерброды, много бутербродов. А потом Алина долго была в туалете. «Наверное, опять обострение булимии». Нина выразительно посмотрела на Алину, когда та вышла из туалета. Но Алина не обратила внимания, надела красные колготки и школьную юбку в клеточку, завернула юбку на поясе так, что она стала короткой насколько это возможно, и убежала в школу. Сама, без уговоров, что Нина оценила как добрый знак.
В душе Нина была аристократкой. Так ее дразнил Илья. Нина любила завтракать подолгу, неспешно. Ей нравилось наблюдать, как за завтраком утро переходит в день. А Нина никуда не торопится, пьет кофе, ест что-то приятное. Завтрак мог длиться пару часов. Пару часов Нина просыпалась. Она любила утро. Утром все еще озарено надеждой. Богдан ел творожок. Потом погрыз печенье и попил чай. День складывался спокойно, Нина даже немного загордилась собой, что она такая конструктивная.
Потом с сыном вышли на улицу и стали, как обычно, обходить все площадки в округе. У них с Богданом было заведено за прогулку посещать несколько площадок, чтобы не умереть со скуки и от мороза. И на одной из площадок Нина поняла, что у нее холодный шарф. И все. Все пропало. Нину накрыло с головой приступом острой жалости к себе. К своей нелегкой судьбе. И было еще обидней от того, что ее судьба могла показаться кому-то легкой. Холодная шея, что поделаешь. Нина вжимала шею в плечи, от холода пробуждалась ярость. И внезапно ярость с шарфа перепрыгнула на Рината.
Уже месяц она боролась с мыслями о нем. Месяц пыталась выбросить вообще из своей памяти. Забыть Рината было бесспорно самым хорошим, взвешенным решением. Но Ринат не забывался. Он лез в голову. Он успел за время общения сделать копию ключей от сознания Нины. И врывался в него без предупреждения, как правило, с идиотскими вопросами.
– Что все это было? – спрашивал Ринат, когда Нина мыла картошку, например.
– Иди к черту, – говорила ему Нина.
– Нет, ты мне скажи, ты поняла, что все это было такое между нами?
– Отвали.
И он отваливал на какое-то время. И снова:
– Думаешь, ты просто мне не нравилась? – заглядывал Ринат за шторку в ванной, когда Нина мылась.
–
– Ну, да, ты все-таки толстовата, в ванной особенно заметно.
– Пшел вон! – орала ему Нина и при этом втягивала живот.
Ринат отступал.
– А у меня-то член побольше будет. Как у того, второго, – врывался Ринат, когда Нина смотрела порно.
И в эти моменты Нина его не гнала. Они смотрели вместе. А потом принимались исправлять неполадки своего первого секса. И в этих воображаемых исправлениях у них все шло идеально. Ринат был нежен, внимателен и страстен. И каждый раз он шептал Нине слова про то, что ему никогда ни с кем не было так хорошо, как с ней. Каждый мужчина считает неотъемлемой частью секс-этикета сказать такую фразу женщине. Но в том воображаемом акте любви, который Нина представляла, Ринат говорил искренне в отличие от всех остальных мужчин, от которых она слышала эти слова.
– А как ты думаешь, почему я тебе не звоню? – вдруг встревал Ринат, когда Нина сидела вечером за столом и смотрела, как ест муж.
– Прочь из моей головы!
– Как же прочь? Мы же с тобой вроде бы это… типа воображаемые любовники. Помнишь после порнохаба какой был секс? Я пришел к тебе, положил на стол, прям тут на кухне, вот на этот стол.
– Вон!!!
– Нина, ты что так смотришь на мясо?
– Задумалась, прости, – отвечала Нина уже мужу.
– Я подумал, что это твой враг, которого ты зажарила мне на ужин.
Илья раскатисто рассмеялся.
А после стал лопать шарики. Когда нет секса с женой, на помощь приходит телефон и шарики.
Ярость к Ринату стала настолько сильной, что он начал ей мерещиться среди прохожих. Ненависть росла и доросла до необходимости увидеть и высказать все в лицо. Когда есть объект ненависти, сразу становится намного легче. Можно спустить на объект всех собак. Нина уверилась, что во всех ее бедах виновен Ринат. Не только в сводящей с ума неизвестности с ее статусом ВИЧ-плюс или не ВИЧ-плюс. А вообще, во всем. В неудачном первом браке, в неустроенности, в одиночестве второго брака, в том, что старшая дочь трудный подросток, в холодном шарфе и в том, что климат в Москве неприятный. В том, что наступает зима. И во всем, во всем, во всем. Если бы можно было взорвать Рината без последствий со стороны закона, Нина бы решилась.
И вот когда Нина мерзла и вжимала шею в плечи, ветер задувал в капюшон, а неудачный шарф предательски не грел, она увидела, что Ринат идет вдоль детской площадки. Идет с маленькой собачкой, которой у него никогда не было. Нина захотела наброситься на него и задушить. Даже откусить кусок шеи, но у него же заразная кровь, фу, нет, кусать не будет. Просто задушит. Ринат повернулся в сторону Нины. И задумчиво посмотрел на площадку, как будто что-то вспоминал. Мужчина, молодой, можно сказать, мальчик еще. Не Ринат.
– Алло.
– Да.
– Я тебя ненавижу.
– Я тоже ненавижу. Себя.
– Ты мерзкое чмо.
– Ты далеко?
– Нет. Ты скот, животное, тварь!
– Заезжай, разговор есть.
Нами часто движут подсознательные импульсы. Что мы знаем о себе? Что мы в принципе можем знать о себе? И что мы хотим скрыть от себя? Что хотела скрыть от себя Нина? До какой правды докопаться?
Нина заехала на следующий день. Ведь они живут неподалеку. Почему бы не заехать. Тем более время есть. Тем более такая ненависть. И пора уже все сказать в лицо. Говорят, после этого легчает. Со всей силой своей ненависти Нина нажала на звонок.