Мы живём в замке
Шрифт:
— Там был паук, — сказала Констанция.
— … и она сказала полиции, что эти люди недостойны жить!
— Она была чересчур взволнована, мадам. И облекла мысль в неточную форму. В ту минуту она полагала, что и я среди обреченных, но моя племянница не жесткосердна; я, вероятно, тоже недостоин жить — кто из нас праведен? — все же, думается мне, не стала бы она выносить такой приговор.
— Она сказала полиции, что сама во всем виновата.
— А вот в этом ее ошибка. Конечно, она подумала, что дело в ее стряпне, но слишком поспешила взять вину на себя. Я бы ей отсоветовал, спроси она меня вовремя. Весьма похоже на попытку разжалобить.
— Но
— Но вы-то ее видели, мадам.
— Простите, что?! Ох, Боже, конечно видела. Совсем забыла. Такая прелестная девушка и… нет, это несовместимо. Но у человека, погубившего столько жизней, должна быть причина, мистер Блеквуд. Пусть даже садистская, извращенная… Ах, бедная девочка. Такая милая, уж и не помню, чтоб мне кто так сразу понравился. И если она и впрямь маньяк-убийца?
— Я ухожу! — Хелен Кларк встала и решительно сунула сумку под мышку. — Люсиль, я ухожу! Мы и так вышли за рамки всякого приличия, уже шестой час.
Миссис Райт ошалело выскочила из столовой.
— Простите, ради Бога, — сказала она. — Мы заболтались, и я забыла о времени. О Боже. — И она бросилась к своему стулу за сумочкой.
— Вы даже к чаю не притронулись, — сказала я: очень уж хотелось, чтоб она покраснела.
— Спасибо, — она взглянула на свою чашку и покраснела. — Все исключительно вкусно.
Дядя Джулиан остановил каталку посреди комнаты и смиренно сложил руки на груди. Он посмотрел на Констанцию, а потом перевел скромный и глубокомысленный взгляд на потолок.
— До свидания, Джулиан, — отрезала Хелен Кларк. — Констанция, извини, мы непростительно засиделись. Идем, Люсиль.
Миссис Райт вела себя, точно провинившаяся девочка; однако не забывала и о хороших манерах:
— Спасибо. — Она было протянула Констанции руку, но тут же отдернула. — Я чудесно провела время. До свидания, — сказала она дяде Джулиану.
Они вышли в прихожую, я за ними: запереть парадные двери. Хелен Кларк нажала на газ, едва бедняжка миссис Райт уселась, она даже не успела захлопнуть дверцу; я услыхала только ее вскрик, и машина понеслась по аллее. Я засмеялась, вернулась в гостиную и поцеловала Констанцию.
— Чудесное чаепитие, — сказала я.
— Какая несносная женщина! — Констанция откинула голову на диванную спинку и расхохоталась. — Невоспитанная, манерная, тупая. И чего она к нам ездит?
— Хочет тебя перевоспитать. — Я поставила чашку и ромовое пирожное миссис Райт обратно на поднос. — Бедняжка миссис Райт, — вздохнула я.
— А ведь ты дразнила ее, Маркиса.
— Только чуть-чуть. Терпеть не могу напуганных, сразу хочется напугать еще больше.
— Констанция, — дядя Джулиан развернул к ней кресло. — Как я выступил?
— Великолепно, дядя Джулиан. — Констанция подошла и легонько погладила старика по голове. — И отлично обошелся без записей.
— Но ведь это и правда было? — спросил он.
— Ну, конечно было. Я сейчас отвезу тебя в комнату, и ты посмотришь газетные вырезки.
— Нет, лучше потом. День выдался превосходный, но я, пожалуй, слегка устал. Отдохну до ужина.
Констанция повезла каталку через прихожую, а я пошла с подносом на кухню. Грязную посуду мне разрешалось относить, но не мыть, и я поставила поднос на стол. Потом Констанция переставила все в раковину — помоет позже, — смела осколки молочника и вынула картошку — почистить к ужину.
— Ты сделаешь, как она сказала? Как советовала Хелен Кларк?
Она не стала притворяться, будто не понимает. Посмотрела на свои проворные руки и слабо улыбнулась:
— Не знаю.
3
Перемены назревали, но знала о них только я. Возможно, и Констанция что-то предчувствовала: она останавливалась порой среди сада и смотрела вдаль — не на грядки, не на дом, а вдаль — за деревья у ограды или на аллею; смотрела долго и удивленно, точно пыталась представить себя, идущую по аллее к воротам. А я за ней наблюдала. В субботу утром, после чаепития с Хелен Кларк, Констанция взглянула на аллею трижды. Дяде Джулиану в то утро нездоровилось — устал, принимая накануне гостей, — и он остался в кровати, в теплой комнатушке возле кухни; время от времени он выглядывал в окно у изголовья и окликал Констанцию: напомнить о себе. Даже Иона точно с цепи сорвался (грозу торопит, говорила мама), он шарахался и беспокойно спал все дни, пока назревали перемены. Очнется вдруг от глубокого сна, вскинет голову, будто прислушиваясь, потом вскочит разом на все четыре лапы и — рванет вверх по лестнице, по всем комнатам и кроватям, и снова — пулей вниз, вокруг стола в столовой, через стулья, потом на кухню и — в сад; там пойдет вдруг плавно, лениво-неспешно и даже остановится: лизнет лапку, почешет за ушком и полюбуется на чудесный день. И по ночам мы слышали, как он бегает, чувствовали, как скачет по кроватям, по нашим ногам: он «торопил грозу».
Все вокруг предвещало перемены. В субботу утром они велят мне вставать; в тот же миг проснулась и вспомнила — они умерли, а Констанция всегда дает мне поспать вволю. Я оделась и спустилась на кухню, Констанция уже ждала с завтраком.
— Мне показалось, что они меня будят, — сказала я.
— Давай-ка, ешь быстрей, — сказала Констанция. — Погода опять прекрасная.
В погожие дни, даже если я не шла в поселок, дел хватало. По средам я обходила ограду. Хотелось удостовериться, что проволока нигде не порвана и ворота заперты накрепко. Проволоку я подтягивала и чинила сама, работала с радостью; еще неделю, до следующей среды, мы проживем в безопасности.
По воскресеньям с утра я проверяла охранные сокровища: шкатулку с серебряными монетами, закопанную у протоки; куклу, захороненную на длинной поляне; книжку, прибитую в сосновой роще, — пока они на месте, с нами ничего дурного не случится. Вещи я любила закапывать еще с детства; однажды, помнится, поделила длинную поляну на квадраты, в каждом что-то похоронила и загадала: пусть трава растет вместе со мной, чтобы я и впредь могла тут прятаться. А в другой раз я бросила на дно протоки шесть голубых стеклянных шариков и загадала: пусть вода в землю уйдет. «На-ка тебе еще сокровище, закопай», — говорила мне в детстве Констанция и давала монету или яркую ленточку; я похоронила, один за другим, все свои молочные зубы, и когда-нибудь из них прорастут драконы. Наши земли были обильно удобрены моими сокровищами, совсем близко от поверхности таились залежи стеклянных шариков, моих молочных зубов и разноцветных камешков — может, они уже превратились в драгоценные? — все они сплетались под землей в прочную магическую сеть, она крепка, она охранит нас и убережет.