Мы живые
Шрифт:
Вава решительно, рывком распахнула дверь, не постучавшись.
Они были там — вместе — Мариша и Виктор — согнувшись над граммофоном, который играл «Пожар московский».
Лицо Виктора похолодело в немой ярости. Но Вава не смотрела на него. Она вскинула голову и сказала Марише настолько гордо и драматично, насколько могла, дрожащих голосом, глотая слезы:
— Простите, гражданка. Я только хотела зайти к гражданке Аргуновой.
Удивленная и ничего не подозревающая Мариша указала на дверь Киры большим пальцем. С высоко
Киры не было дома, но был Лео.
Кира ни на секунду не присела в этот день. Лео пообещал позвонить ей в контору и сообщить диагноз доктора. Он так и не позвонил. Она звонила ему трижды. Никто не отвечал. По дороге домой она вспомнила, что сегодня среда и что она обещала встретиться вечером с Андреем.
Она не могла допустить, чтобы он, ничего не зная, ожидал ее в людном парке у входа. Она заскочит в Летний сад и скажет, что не может остаться с ним. Кира добралась до сада вовремя.
Андрея не было там.
Она посмотрела на набережную, которая уже начинала темнеть. Она всмотрелась в деревья и тени сада. Она ждала. Дважды она спрашивала у милиционера время. Она ждала. Она не могла понять, что случилось.
Он не пришел.
Когда она наконец собралась идти домой, то оказалось, что она прождала час.
Кира со злостью сунула руки в карманы. Она не могла беспокоиться об Андрее, когда думала о Лео, и о докторе, и о том, что ей предстояло услышать. Она быстро поднялась по ступеням. Она промчалась сквозь Маришину комнату и распахнула дверь. На тахте лежал Лео, сжимая в руках Ваву, ее пальто валялось на полу. Они целовались.
Кира стояла, спокойно глядя на них, вопрос застыл в ее поднятых бровях.
Они вскочили. Лео плохо держался на ногах. Он снова был пьян. Он стоял, покачиваясь, на его лице появилась горькая презрительная улыбка.
Лицо Вавы пошло темными красными пятнами. Она открыла рот, задыхаясь. Она не могла произнести ни звука. И, так как никто не сказал ни слова, она вдруг прокричала в тишину:
— Ты думаешь, что это ужасно, да? Что ж, я тоже так думаю! Это — ужасно, это — подло! Но мне — наплевать! Мне наплевать на то, что я делаю! Мне больше не важно это! Я — сволочь? Что ж, я не одна такая! Но мне наплевать. Наплевать. Наплевать!
Истерически рыдая, она выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Кира и Лео не двигались.
Он презрительно усмехнулся:
— Ну, говори же!
Она медленно ответила:
— Мне нечего сказать.
— Слушай, ты могла бы уже привыкнуть. Ты могла бы уже привыкнуть к тому, что ты не можешь обладать мною. Потому, что ты не можешь обладать мною. Я не буду твоим. Я недолго буду твоим.
— Лео, что сказал доктор?
Он засмеялся: «Много чего».
— Что у тебя?
— Ничего. Совсем ничего.
— Лео!
— Ничего — пока. Но скоро у меня это будет. Через несколько недель. Всего несколько недель.
— Что, Лео?
Он сделал величественный жест и покачнулся:.
— Ничего страшного. Всего лишь — туберкулез.
Доктор спросил: «Вы — его жена?»
Кира поколебалась, затем ответила: «Нет».
Доктор сказал: «Понятно». Затем он добавил: «Что ж, я думаю, у вас есть право знать это. Гражданин Коваленский в очень плохом состоянии. Мы называем это туберкулезом в начальной стадии. Его все еще можно остановить — сейчас. Через несколько недель будет слишком поздно».
— Через несколько недель у него будет… туберкулез?
— Туберкулез — серьезное заболевание, гражданка. В Советской России это — смертельное заболевание. Желательно предотвратить его. Если позволить ему развиться — вы уже не сможете остановить его.
— Что… нужно ему сделать?
— Отдыхать. Много отдыхать. На солнце. Свежем воздухе. Хорошо питаться. По-человечески. Ему нужно попасть в санаторий этой зимой. Еще одна зима в Петрограде будет означать для него смерть. Вам придется послать его на юг.
Она не ответила; но доктор иронически улыбнулся, так как слышал этот ответ и без слов, и он посмотрел на заплаты ее туфлей.
— Если этот молодой человек дорог вам, — сказал он, — пошлите его на юг. Если в человеческих силах — или даже в нечеловеческих, — пошлите его на юг.
Кира была спокойна, когда шла домой. Когда она вошла, Лео стоял у окна. Он медленно повернулся. Его лицо было таким глубоко спокойным, что он выглядел моложе; он выглядел так, словно первый раз хорошо поспал ночью; он тихо спросил:
— Где ты была, Кира?
— У доктора.
— О, извини. Я не хотел, чтобы ты знала все это.
— Он сказал мне.
— Кира, извини меня за прошлый вечер. Я говорю об этой маленькой дуре. Я надеюсь, ты не подумала, что я…
— Конечно, нет. Я понимаю.
— Я думаю, это произошло потому, что я был испуган. Но теперь я не боюсь. Все кажется настолько проще — когда установлен срок… Сейчас главное, Кира, — не говорить об этом. Давай не будем думать об этом. Мы ничего не можем сделать — как доктор, возможно, сказал тебе. Мы все еще можем быть вместе — ненадолго. Когда он станет заразным — что ж…
Она смотрела на него. Вот таким образом он принимал свой смертный приговор.
Она произнесла твердым голосом:
— Глупости, Лео. Ты едешь на юг.
В первой государственной больнице, в которую она пришла, дежурный сказал ей:
— Место в санатории в Крыму? Он — не член партии? И он не член профсоюза? И он — не государственный служащий?
Вы шутите, гражданка.
Во второй больнице ей сказали:
— У нас сотни людей ждут очереди, гражданка. Члены профсоюза… Нет, мы не можем даже поставить его на очередь.