Мясной рулет. Встречи с животными
Шрифт:
— Да, cap, — сказали они, вытягиваясь по стойке «смирно».
— А тебя как звать? — спросил я мальчонку.
— Иоанн, cap, — ответил он.
Мартин с виноватым видом вмешался в мою перекличку:
— Повара… видите ли… Повара окрестили Иисусом.
— Ну, милый мой, вам просто повезло! — сказал я. — С таким набором святых угодников мы нипочем не собьемся с пути праведного. Кстати, что это вышито на колпаке у повара?
Мартин ужасно смутился:
— Понимаете ли, он как-то совершенно случайно приготовил вкусный обед, а у меня как раз лежал лондонский журнал с фотографией знаменитого шеф-повара из лондонского отеля. Для поощрения я ему сказал, что привезу из Лондона точно такую же шапку, какую носят только самые лучшие повара.
— Очень мило с вашей стороны, — сказал я. — А буквы-то что значат?
Мартину явно стало стыдно до слез.
— Он заставил свою жену вышить эти буквы и страшно гордится этим отличием.
— Но что они значат? — добивался я.
Мартин смутился еще больше.
— Просто «повар Бьюглера», — сказал он.
— Всего-то? Знаете, зваться Иисусом и носить какие-то загадочные буквы на колпаке — это может вызвать нежелательные кривотолки. Сам-то он об этом не задумывался?
— Что вы, я даже не пытался ему объяснять, — воскликнул Мартин. — Как бы это вовсе не сбило его с толку, а он и без того довольно бестолковый.
Я отхлебнул большой глоток тепловатого пива. Наш разговор принимал слишком богословский характер — можно было подумать, что к нам едет не окружной инспектор, а сам папа римский.
— Слушай, Пий, иди и неси масло для мебели, понимаешь?
— Я понимаешь, cap, — отвечал Пий.
— И смотри, пусть хорошенько уберут столовую, начисти до блеска всю мебель — и стол, и стулья, а то я из тебя душу вытряхну.
— Есть, cap, — сказал он.
— А за один день до приезда окружного инспектора пусть вымоют все полы и отполируют остальную мебель — ясно?
— Да, cap, — ответил Пий.
Лицо у него так и светилось гордостью в предвкушении приема, на котором он будет не только распоряжаться, но и командовать своими соотечественниками.
— Все! — сказал я, словно был полным хозяином в доме Мартина.
Слуги всем скопом вышли в кухню.
— Ну, знаете, — с восхищением сказал Мартин. — Все идет как по писаному! Наверно, у вас большой опыт в таких делах, да?
— Никогда этим не занимался, — сказал я. — Но тут не требуется особой изобретательности.
— Боюсь, что как раз этого мне и не хватает, — вздохнул Мартин.
— Не скажите! Если у человека хватило ума привезти поварской колпак своему повару, он не может быть начисто лишен воображения.
Я попробовал обдумать, какие еще катаклизмы и катастрофы могут нам угрожать.
— Уборная в порядке? — придирчиво спросил я.
— В полном порядке!
— Что ж, только ради всего святого проследите, чтобы мальчонка не кинул туда плод папайи, — сказал я. — Повторение той истории, которую вы мне поведали, нам совершенно ни к чему. Значит, вы всем разошлете приглашения, а я приду сюда часам к шести, соберем военный совет.
— Чудно! — сказал Мартин, слегка обнимая меня за плечи. — Просто не знаю, что бы я делал без вас. Даже Стендиш не сумел бы так блестяще всем распорядиться.
Стендиш работал в Мамфе помощником районного начальника и в те дни бродил по северным нагорьям, производя обход самых отдаленных деревушек.
Я побежал обратно под свой навес, где уже надрывалось от крика мое многоголосое семейство. Занимаясь делами Мартина, я опоздал с кормежкой, поэтому младенцы шимпанзе вопили во весь голос, дикобразы яростно грызли прутья клеток, а лемуры смотрели на меня возмущенно громадными, как плошки, глазами, не обнаружив в своих клетках после дневного сна мисочек с мелко нарубленными фруктами.
В шесть часов я явился в резиденцию начальника и увидел, что Мэри Стендиш — жена помощника Мартина — пришла раньше меня. Это была прелестная молодая женщина, немного склонная к полноте и удивительно спокойная по натуре. Стендиш оторвал ее от привычной жизни в каком-то провинциальном городке и бросил в Мамфе, как кутенка в воду. Она жила здесь уже полгода, но характер у нее был настолько безмятежный и милый и относилась она ко всему с таким мягким и непоколебимым добродушием, что мне казалось — даже если у человека голова раскалывается от боли, стоит ей только положить ему на лоб свою маленькую мягкую ручку, как боль моментально пройдет, как от прохладного, душистого компресса.
— Джерри! — пропела она. — Ужасно увлекательно, правда?
— Вам-то, может, и увлекательно, а вот Мартину, бедняге, все это как нож острый, можете мне поверить.
— Но ведь к нам едет окружной инспектор! — сказала она. — Может быть, Мартин получит повышение по службе, а может быть, и мой Алек тоже…
— Если все сойдет как надо, — заметил я. — Я для того вас и созвал на военный совет, чтобы все обошлось без происшествий. Вы же знаете, на бедного Мартина вечно все шишки валятся. Как бы чего не вышло… как в прошлый раз…
Мартин, вообразив, что я сейчас начну рассказывать ту страшную историю с купаньем окружного инспектора в выгребной яме, в ужасе замахал руками, как ветряная мельница, и, конечно, одним махом сшиб на пол свой стакан с пивом.
— Виноват, cap, — сказал Амос.
У жителей Камеруна есть трогательная привычка всегда говорить «Виноват, cap», какая бы неприятность с вами ни стряслась, как будто это целиком их вина. Если вы, скажем, пробираясь следом за цепочкой носильщиков по лесной тропе, зацепились за корень и ободрали колено, вы услышите, как громкое «Виноват, cap!», «Виноват, cap!», «Виноват, cap!», «Виноват, cap!» эхом проносится по всей цепочке носильщиков, постепенно затихая вдали.
— Понимаете, о чем я говорю? — сказал я Мэри, дождавшись, пока Амос убрал осколки и принес Мартину новый стакан с пивом.
— Да, теперь понимаю, — ответила она.
— Но об этом мы больше говорить не будем, — сказал я. — Подождем, пока подойдут остальные. Мы молчали и слушали рев, фырканье и сопение гиппопотамов в реке, футов на триста ниже веранды, где мы сидели.
Наконец появился Макгрейд. Это был очень импозантный ирландец, огромного роста, огненно-рыжие волосы его полыхали, глаза ярко-синие, а говорил он с обаятельным ирландским акцентом, будто густые сливки льются из глиняного кувшинчика. Он плюхнулся в кресло, взял из-под носа у Мартина стакан пива, одним духом осушил почти весь стакан и спросил: