Мясной рулет. Встречи с животными
Шрифт:
Но вскоре моя мама объявила, что дом наконец найден и нам пора уезжать из Лондона. Я был глубоко огорчен. Значит, мне придется бросить работу, расстаться с моим другом мистером Беллоу и с полковником Анструтером. Мистер Ромили был безутешен:
— Мне никто не сможет заменить вас. Никто.
— Ну, кто-нибудь обязательно найдется, — сказал я.
— Да, но он же не сумеет так украшать аквариумы и вообще… Прямо не знаю, что я буду без вас делать…
В тот день, когда я окончательно уходил от него, он со слезами на глазах преподнес мне кожаный бумажник. На внутренней стороне было золотом вытеснено: «Джералду Дарреллу от товарищей по работе». Я немного удивился, потому что, кроме меня и мистера Ромили, у нас никто не работал, но он, очевидно, считал, что так будет солиднее. Я горячо поблагодарил его и в последний раз отправился на Поттсову аллею, в лавку мистера Беллоу.
— Жаль, что приходится расставаться, мой мальчик, — сказал он. — Очень, очень жаль. Держите… Это вам небольшой подарок на прощанье.
Он сунул мне в руки маленькую клеточку. В ней сидела самая лучшая из его птиц, о которой я больше всего мечтал, — красный кардинал. Я совсем растерялся.
— Вы вправду хотите мне его отдать? — сказал я.
— Само собой, мальчик, само собой.
— А вы уверены, что сейчас подходящее время года для таких подарков? — спросил я.
Мистер Беллоу расхохотался:
— Само собой разумеется. Само собой разумеется.
Я распрощался с мистером Беллоу и в тот же вечер пошел сыграть последнюю игру с полковником. Когда мы кончили — на этот раз я дал ему выиграть, — он проводил меня до дверей.
— Признаться, одиноко будет без вас, мой мальчик. Очень одиноко. Но все же не исчезайте с горизонта, ладно? Поддерживайте связь. Тут вот… м-м-мм… маленький сувенир для вас.
Он протянул мне тонкий серебряный портсигар. На нем была надпись: «С любовью от Марджори». Меня это немного смутило.
— О, не обращайте внимания на надпись, — сказал он. — Ее можно убрать… Подарок от одной знакомой — много лет назад. Я решил, вам понравится. Возьмите на память, а?
— Вы очень, очень добры, сэр.
— Пустяки, пустяки, — сказал он, высморкался, потом тщательно протер свой монокль и наконец протянул мне руку. — Ну, желаю удачи, мой мальчик. Надеюсь, что мы еще увидимся.
Увидеться нам больше не пришлось. Вскоре после этого его не стало.
Повышение по службе
Мамфе никак не назовешь курортным местечком: он расположен на холме над излучиной широкой мутной реки и окружен почти непроходимыми тропическими лесами. Круглый год там жарко и сыро, как в турецкой бане, и только в сезон дождей для разнообразия еще сырее и жарче. В то время в Мамфе жили пятеро белых мужчин, одна белая женщина и тысяч десять горластых африканцев. На меня, как видно, нашло временное затмение, и я, решив устроить именно там штаб-квартиру своей экспедиции, обитал в просторной палатке, набитой самым разнокалиберным зверьем, на берегу реки кофейного цвета, кишевшей гиппопотамами. В процессе собирания животных я, конечно, перезнакомился со всеми белыми обитателями Мамфе и почти со всеми африканцами. Африканцы были моими охотниками, проводниками и носильщиками: углубляясь в здешний лес, словно ныряешь обратно во времена Стенли и Ливингстона, и все экспедиционное снаряжение путешествует на головах неутомимых носильщиков, гуськом спешащих по тропе.
Отлов диких зверей — это работа без выходных и праздников, и времени на поддержание светских отношений не остается. Но как ни странно, именно здесь мне пришлось принять посильное участие в официальном приеме высокого гостя.
В одно прекрасное утро я занимался неблагодарным делом: кормил молоком пятерых крохотных бельчат, которым, судя по всему, вовсе не хотелось жить. В те времена еще не изобрели маленьких пузырьков с крохотными сосками, годных для выкармливания беличьих сосунков, и мне приходилось наматывать на спичку кусочек ваты, окунать его в молочную смесь и всовывать им в рот вместо соски. Дело было долгое и нудное: если молока наберется слишком много, они могут захлебнуться, а всовывать такую самодельную соску надо было обязательно сбоку, чтобы вата не зацепилась за острые резцы, а то бестолковые бельчата ее непременно проглотят и погибнут от закупорки кишечника.
В десять утра уже стояла ужасная жара, и мне приходилось то и дело вытирать потные руки полотенцем, чтобы бельчата не промокли и не схватили простуду. Ясно, что я был порядком раздражен, пытаясь столь изнурительным способом подкормить своих подопечных, проявлявших полнейшее безразличие к жизни, а тут еще мой слуга Пий внезапно вырос рядом со мной, бесшумно и необъяснимо, словно из-под земли, как свойственно африканцам, и в этом было что-то пугающее.
— Виноват, са-ар, — сказал он.
— Чего тебе? — недовольно огрызнулся я, осторожно запихивая пропитанную молоком ватку в ротик бельчонка.
— Н.Р. прибыл, cap, — ответил Пий.
— Начальник района? — переспросил я, не веря своим ушам. — Какого еще черта ему тут надо?
— Они не говори, cap, — невозмутимо ответствовал Пий. — Я иди открывай пиво?
— Пожалуй, делать нечего, — сказал я.
Мартин Бьюглер, районный начальник, уже показался на гребне холма. Я сунул бельчат в ящичек, набитый сухими банановыми листьями, который служил им гнездом, и вышел из-под навеса навстречу гостю.
Мартин был долговязый, нескладный молодой человек с круглыми темно-карими глазами, встрепанной черной шевелюрой, вздернутым носом и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой. Руки и ноги у него были такие длинные и он так энергично жестикулировал во время разговора, что приходилось опасаться, как бы он что-нибудь не сшиб или сам не ушибся. И тем не менее он был отличным начальником районного управления, горячо любил свою работу и, что еще важнее, так же горячо любил африканцев, а они платили ему взаимностью.
Меня очень удивило появление Мартина в столь неурочный час: обычно с утра он был по горло завален служебными делами. А он уже торопливо спускался с холма, размахивая руками, как ветряная мельница, и крича что-то на бегу. Я терпеливо ждал, пока он не влетел ко мне под тень навеса.
— Сами видите! — воскликнул он, вскидывая в отчаянии руки к небесам. — Без вас я пропал!
Я подтолкнул к нему поближе складной стул и ласково усадил его.
— Перестаньте размахивать руками, как спятивший богомол! — сказал я. — Замолчите на минутку, расслабьтесь, успокойтесь.
Он затих и принялся вытирать лоб промокшим насквозь носовым платком.
— Пий! — крикнул я.
— Сар? — отозвался Пий из кухни.
— Будь добр, принеси пива нам с начальником.
— Слушаюсь, cap!
Пиво было тошнотворное, и холодным его назвать было нельзя — в нашем примитивном хозяйстве единственным доступным холодильником были ведра с водой, а она сама была тепловатой. В таком климате, когда обливаешься потом круглые сутки, даже сидя без движения, пить приходится очень много, и днем лучше пива ничего не придумаешь.