Мясо
Шрифт:
— Таак, — протянул Дымов. — Интересно, почему я всё узнаю в последнюю очередь?
— Да нет, — сказал Артур. — Это мне из-за губы раньше сообщили.
— Слушай, точно. Ты же на гауптвахте должен сидеть…
— Парни, вы обо мне не забыли? — раздался жалобный голос Бакотова.
— Ладно, — сказал Дымов. — Убери пока марлю… И набери два куба новокаина в шприц.
Он встал и подошёл к шкафу. Засунул руку под стопку чистых халатов и извлёк на свет продолговатый кожаный пенал. Открыл его, и кончики тонких серебристых игл заблестели в свете электрических
— Коля, посиди, пожалуйста, спокойно.
Дымов склонился над сидящим на табурете солдатом. Провёл смоченной спиртом ваткой вдоль позвоночника.
— Ты зачем это… — начал было Бакотов.
— Сиди смирно! — оборвал его Дымов.
Он долго возился, высматривая, высчитывая приметы на колючем юношеском позвоночнике, морща лоб и бормоча что-то себе под нос. Потом вздохнул глубоко и прижал кончик серебристой иглы к ложбинке между позвонками.
— Серёж, можно тебя на минутку, — сказал Артур.
— Подожди, не время сейчас…
— Серёжа, подойди, пожалуйста, сюда.
Дымов встал и отложил иглу. Подошёл к ждавшему его у двери Артуру.
— Ты чего это делать собрался? — тихо спросил Артур.
— Послушай. Если в ране останутся некротические ткани и фибринозный налёт, послезавтра ему в лучшем случае отнимут руку…
— Положи больше антибиотиков…
— Чушь! Время действия антибиотиков — четыре часа. Если новые вводить реже, штаммы привыкают и вырабатывают иммунитет, а сам дренаж служит дополнительным источником инфекции. Я должен почистить рану до живых, сильно воспалённых тканей. Локально я такое пространство обезболить не могу…
Бакотов напряжённо вслушивался в тихую речь Дымова.
— Сейчас, сейчас, — обернулся он к ёрзающему на стуле солдату.
— Сергей, что ты хочешь делать иглой?!
— Мне надо обездвижить на время руку, лишить её чувствительности. У третьего от крестца сегмента проходят корешки, отвечающие за конечности. При непосредственной анестезии обеих пар конечность теряет подвижность и чувствительность на время действия препарата…
— Ты сошёл с ума!
— Артур, послушай…
— Ты сошёл с ума!
— У тебя есть другие предложения? Может быть, у тебя есть противошоковые препараты? Или сильные анальгетики? Тогда заткнись и дай мне работать… И не пугай мне ребёнка…
— Эй, вы чего там, эй… — донеслось с противоположной стороны комнаты.
…Это было невероятно! В это невозможно было поверить! Распластанная, развороченная рука спала, совершенно не отзываясь на быстрые и точные движения скальпеля. Спали сморщившиеся и обвисшие края лоскутов кожи. Спали желтоватые нити нервов и белёсые перепонки связок. И сизые хитросплетения вен. И сочащиеся янтарным соком изъеденные бактериями ткани. И над всем этим сонным царством парили внимательные и живые глаза сержанта Дымова. Только они да колеблющаяся в такт дыханию марлевая
Артур, затаив дыхание, следил за полётом скальпеля. Его больше не тошнило, ему было хорошо, несмотря на весь трагизм ситуации. Несмотря на пятна крови на белой простыне, отвратительный запах, пропитавший комнату, бледное, покрытое капельками пота лицо Бакотова. Ему было хорошо и покойно рядом с этим человеком в белом халате, и, пожалуй, сейчас он впервые понял, как близок ему Сергей Дымов. Как близок и как дорог.
Тем временем Дымов отложил скальпель. Принялся выбирать в шприц антибиотик.
— Готовить дренаж? — спросил Артур.
Дымов покачал головой. Спросил Бакотова, как он, и задержал ладонью его лицо, когда тот попытался взглянуть на свою руку.
Когда через двадцать минут они покидали комнату, Дымов наклонившись к Артуру шепнул ему на ухо:
— Надеюсь, я всё сделал правильно. Если нет — сначала ему конец, а потом и нам…
7
На улице было темно. На лицо падала холодная крошка. Артур вдохнул и выпустил изо рта маленькое белое облачко. Прикрыв дверь, догнал товарищей. По свежевыпавшему снегу они дошли до КПП, у которого их пути разошлись. Дымов зашагал к заводской проходной, туда, где из трубы пожарной части в небо поднимался вертикальный столб дыма.
Артур с Бакотовым пошли к казарме. Прежде чем войти, Артур обернулся и выхватил взглядом грузные формы прапорщика Попова, хлебающего свой чай на КПП. В следующую секунду дневальный на тумбочке крикнул «Смирно!», и Артур прижал палец к губам. До отбоя оставалось не более двадцати минут.
По дороге в своё расположение Артур завернул к четвёртому взводу. Многие солдаты уже лежали в постелях. Пахло ваксой и грязными портянками. Повар Лёха сидел на своей кровати. Рядом кто-то из молодняка пришивал к его гимнастёрке подворотничок.
— Дело есть, — сказал Артур, подсаживаясь.
Лёха заинтересованно посмотрел на него.
— Бакотову из первого взвода хорошее питание нужно. Болен он. Серьёзно болен…
— Тьфу ты, а я уж думал, ты насчёт мяса передумал!
— Нет, насчёт мяса я не передумал.
— Ну, так а я тебе с Бакотовым помочь не могу. Пайку дополнительную он от своих кабанов получает, а от меня ему благо не светит. Не сезон. Мне теперь о своём рационе думать надо, раз дружок мой Сагамонов в религию ударился…
— На, — Артур снял с руки часы.
— Ух ты! — выдохнул Лёха, принимая их. — «Сартир»! А не шутишь?
Артур покачал головой. Сказал:
— Только чтобы без обмана. Куриный бульон, цитрусовые, витамины…
— Обижаешь, — сказал Лёха. — Накормлю как родного.
— Ладно, — Артур поднялся. — Пойду я. Надо выспаться, завтра на пост заступать. У двери он обернулся. Сказал:
— Только не «Сартир», а «Картье».
— А мне плевать, — отозвался Лёха. — Главное, что с двумя заводилками.