«Мятеж (Командарм). Жестокость. Испытательный срок. Последняя кража» (сборник)
Шрифт:
– Вы нам будете нужны на минутку. Пройдемте с нами. Тут неудобно стоять...
– Это кому же... неудобно?
Мужчина без заметной тревоги, но с явным презрением оглядел совсем молодых ребят - одного в потертом, узковатом в плечах пальтеце, с рыжими волосами, прикрытыми старенькой кепкой, другого в стеганой телогрейке и в вылинявшей, должно быть гимназической, фуражке.
– Да вы что, сопляки, на бимбор, что ли, меня хотите взять?
И он взмахнул мясорубкой.
Всегда Егоров будет восхищаться Зайцевым.
Пусть они
А пока Парфенов подымался, Зайцев двумя ударами как обрубил ему обе руки.
Егоров только и сделал, что отпихнул ногой от Парфенова выпавшую мясорубку.
– Бабушка, - сказал он старухе, - возьмите ее. Приберите...
А старуха даже не ойкнула. Она почти спокойно взирала на эту сцену. Мало ли бывает драк на Извозчичьей горе!
– Не шуми, - прямо в ухо Парфенову дохнул Зайцев.
– Ты понял, мы откуда?
– Как не понять.
– Иди тихонько вперед. Побежишь - убью, - пообещал Зайцев и сунул руку в карман, где у него лежал теперь настоящий бельгийский браунинг.
– Бабушка, - опять сказал Егоров, - вы действительно приберите мясорубку. Мы ушли...
– А Жур говорит, что Сигимицу - это пустяки, - засмеялся Егоров, когда они сели опять рядом в извозчичью пролетку.
Огромного Парфенова они посадили впереди себя на узенькое сиденье.
– Давай, извозчик, прямо в уголовный розыск, - тронул Зайцев извозчика за рукав.
Егоров был уверен, что в розыске теперь только и будет разговору о том, как Зайцев красиво задержал этого верзилу Парфенова. Вот уж действительно здорово!
Но в розыске даже внимания никто не обратил на этот факт. Задержали и задержали. Чего же тут особенного?
И Жур не похвалил стажеров.
Жур вначале был как будто недоволен, что они так много времени убили на розыски Парфенова. Потом он сказал:
– Ну, ладно, ребята, аптекарское дело у нас вроде того что идет к концу. Надо его поскорее закруглять и заниматься серьезными делами. Завтра я вас познакомлю с Грачевкой. Тут придется пораскинуть мозгами. А на сегодня вы свободны. Идите по домам.
Егоров вынул из-за пазухи старенькое, еще отцовское портмоне с шариками на застежке и отдал Журу долг, положив деньги на стол, на бумаги.
– Спасибо, - сказал Егоров.
– Не за что, - сказал Жур. И ссыпал деньги с бумаг в выдвинутый ящик письменного стола.
Зайцев опять пригласил Егорова в "Париж". И можно было бы пойти: деньги есть. Но Егорову хотелось поскорее обрадовать Катю, и он предложил Зайцеву:
– Может, ко мне пойдем, Сергей? Возьмем закуски, пива, все, что надо, и пойдем ко мне. Посмотришь, как я живу. Посидим по-семейному.
– Нет уж, это я успею, - засмеялся Зайцев.
– Я еще насижусь по-семейному.
Егоров зашел по дороге в роскошный гастрономический магазин Егорова.
Из-за этого однофамильца у него уже были неприятности.
В магазине у Егорова разбежались глаза. Всего было много, и все хотелось купить.
На полках до самого потолка стояли коробки с конфетами и с печеньем, бутылки с вином и сладкой водой. На прилавках лоснились окорока, колбасы, сыр, балыки, икра. И продавщицы в белых наколках на головах розовыми пальцами резали и взвешивали на бронзовых весах всю эту благодать.
Егоровский магазин, помимо всего, славился своими продавщицами: все, как на подбор, красавицы, любая, кажется, хоть завтра могла бы пойти в киноактрисы. Но в том-то и дело, что пойти они никуда не могли. Во всей стране была безработица.
Очень трудно было найти работу. Но если человек ее нашел, - хоть какую, - он мог не сомневаться, что еда, одежда, обувь и все прочее у него будут. Магазины по всей стране ломились от изобилия продовольствия и разных товаров. Требовались только деньги.
И вот у Егорова сегодня они опять появились.
Егоров зашел, чтобы купить колбасы, которой он не ел, пожалуй, с самого детства. И в детстве ел не так уж часто, разве только в большие праздники - на пасху и на рождество. Да и, наверно. Катя забыла, какая она бывает, колбаса. Ребятам же ее этот продукт совсем мало знаком. Они родились в первые годы революции и росли в гражданскую войну. Какие уж им в это время доставались продукты...
Егоров пригляделся к ценам, прикинул в уме, во что ему обойдутся все покупки, и твердо решил оставить в этом магазине ровно четверть получки.
Он купил и колбасы, и ветчины, и сыру, и балыка, и две пачки печенья "Яхта", и большую коробку бело-розовых конфет под названием "Зефир", и три бутылки сладкой воды. И бутылку портвейна. Хотя не был уверен, что Катя одобрит это последнее приобретение.
Но Катя одобрила портвейн.
– Что мы, разве не люди?
– вонзила она взятый у соседей штопор в пробку.
– Вот сейчас и выпьем за все хорошее, что еще будет в нашей жизни. А детям ты правильно Купил сладкой воды. Я им на Первое мая ее покупала. Они ее очень любят...
Подле стола ходил уже чисто вымытый, обряженный в старенький матросский костюмчик, из которого вырос младший сын Кати, приемный сынок Егорова Кеха и смотрел на разложенную еду вострыми глазами волчонка. Чтобы успокоить Катю, Егоров сказал:
– Я его завтра же сведу в детский дом. Я уже знаю, куда я его сведу...
– Погоди, - будто не слушала брата Катя, оглядывая стол.
– Погоди, я еще селедочку хочу лучком обложить. Ах, жалко до чего, что мы Алексей Егорыча не можем пригласить. Пусть бы он с нами выпил. Хороший человек. Ведь он все захаживал, спрашивал, как мы живем. Вот и пусть бы поглядел, как живем...