Мятеж
Шрифт:
– Никуда тебе пройти нельзя, красноармейцу: в штаб идешь - пропуск давай, в трибунал - пропуск. На кой они черт надобны, и кто же вас тронет тут в тылу... Нам чтобы везде ходить...
– Нельзя везде ходить без пропуска, товарищи... Это чистые пустяки... Да у себя на фронте - разве вы позволите каждому входить, например, в штаб, где начальник готовит боевой приказ?.. От этого приказа и жизнь ваша зависит... все тут... и раз без пропуска - входи, значит, кто хочет. А почему же тогда и белогвардейцу
– Ничего не "возможно"!
– огрызнулся Вилецкий.
– Белогвардейца сами узнаем...
– Не узнаете... Он сделает так, что нельзя узнать... И все дело погибло... Это же совершенно легкомысленно, это ужасно и недопустимо: всем и везде распахнуть наши двери... нельзя этого, товарищи, нельзя, - нам же самим и опасно. Конечно, есть учреждения, где не должно быть для входа никаких пропусков, ну, в хозяйственную какую часть, положим, в здравотдел, соцобес.
– Собесы, ваши, тоже...
– Не о том, не о том, подождите...
– У вас всегда не о том, - перебивают крепостники.
– Как только о деле - у вас всегда "не о том", когда же "о том-то" будет?
Молотили-молотили - постановили невинное:
Признать пропуска необходимыми для некоторых отделов, как Штаб, Трибунал и т. д. Изгонять пропуска из учреждений, где они не нужны.
Вопросы восьмой и десятый согласились объединить:
Допустима ли та форма устрашения, которая применяется в Ревтрибунале в отношении подсудимых?
Возмутительное поведение и приговоры таких учреждений, как Особый отдел и Революционный Трибунал, которые ни в коем случае не могут существовать в таком виде, в каком существуют в Верном.
Уничтожить сыск в таком виде, в каком он существует в Особом отделе.
На этих скандальнейших вопросах вдруг заговорил и "представитель партии" - Печонкин: против "дьявольского" нашего сыска, против трибунальской разнузданности, а в конце ляпнул:
– Правильно говорит крепость, что разоружить следует и особый и трибунал... Разоружить - к черту разогнать...
Ну, раз "партейные" так говорили - что ж было делать остальным?
На этих вопросах разгорелись страсти. Паче же всех неистовствовал, разумеется, Вилецкий:
– Суд? Это - народный суд?
– Да где это было?
– кричали ему перебивая.
– Везде!
– орет Вилецкий.
– Везде нашего брата пугали да мучали... Значит, это допрос, по-вашему, коли пистолет на висок наставили, а? Это допрос? Самих расстрелять, допросчиков, подлецов, а они красноармейца, ироды, мучают... До всех доберемся, всем будет сказано, кому что делали...
Крепостники одобрительно гудели, выкрикивали поощрительно отдельные слова ему в подмогу и в раздор, а Вилецкий уж и без того настолько
– Мы эти допросы все переменим...
– Да кто допрашивал-то, где, когда?
– Вот тебе и где, - уклонялся он от ответа, - мы знаем, где... все знаем...
– Но тут нам и спорить нечего, - успокаиваем крикуна, - за такие случаи допросов мы же первые и предадим негодяев революционному суду, ну? Ну, называйте же фамилии... говорите...
Так фамилий никто и не назвал, а взамен того шумно загалдели о другом, о сыске:
– Красноармейцу стрелять нечем, а тут оружья по трибуналам необеримо, тут шпана окопалась разная да нашего же брата и расстреливает... Нигде тебе пройти нельзя, чтоб спокойно, сыщики шныряют на каждом шагу... Что мух на мед, сукины сыны, все налетели на чужое добро... На каждого жителя по три мерзавца, и все с оружьем... Все с оружьем, а нам стрелять на фронте нечем... Прогнать сыщиков, прогнать шпионов, всю шайку разогнать сейчас же, без промедления, а оружье в Красную Армию сдать, в крепость...
В этом именно месте и выступил "партейный" Печонкин, требуя разоружения особого и трибунала. Положение становилось угрожающим.
Почувствовав "поддержку", крепостники и вовсе обнаглели, заявляя еще резче свои требования, еще грубей угрожая и предрекая всякие нам беды и кары. Напрягли мы свои агитационные таланты, возопили к "совести и разуму революционеров" и, перекувыркивая одно за другим крепостнические предложения, добились сносного заключения.
А предлагали нам разное и сумбурное:
– Арестовать сейчас же особистов и трибунальцев.
– Начальников особого и трибунал - на суд в крепость.
– Прервать наше заседанье, идти отсюда всем и обыскать оба учрежденья, а найденное оружие переправить в крепость...
И вот все в этом роде: раз от разу не легче. Постановление по сему пункту гласило:
Поручить избранной комиссии по выяснению оружия, добавив в эту комиссию товарищей Вилецкого и Беледкова, - все выяснить путем ознакомления с делами Ревтрибунала и сообщить фамилии всех лиц, позорящих Советскую власть.
Для такого жуткого вопроса это решение - чистый клад. Мы уже бодрей, уверенней проскакивали к следующему, девятому:
Немедленно приступить к организации на местах в Семиречье выборной Советской власти на основах конституции...
В чем же тут соль вопроса? Уж, конечно, не в том, чтобы - "по конституции"... Словечко это пристегнуто для шику советского, а с другой стороны, как ширма; попробуй-ка, дескать, придраться к нам, когда тут все строится что ни на есть по самой лучшей "конституции"?