Мятеж
Шрифт:
В эту минуту тайком выбрался Мамелюк из зала заседаний к проводу и сообщил Ташкенту:
– В данное время в штабе происходит объединенное заседание с боевым советом... Совещание протекает очень скверно... Есть основания определенно думать, что нас за совещанием же и арестуют...
А мы говорили крепостникам:
– Товарищи, установим сначала главное: дорога ли и вам и нам Советская власть?
– Нечего об этом... Дело надо... о шифровках.
– Это и будет о шифровках... Но сначала скажите... все или не все мы за Советскую власть?
– Конечно, все!
–
– А власть Советскую оберегает Красная Армия...
– Ладно рацей разводить - дело говори...
– Красная Армия...
– повторяем мы последние свои слова.
– Здесь, в Семиречье, мы кончаем последние остатки белых...
Крепостники бурно, недовольно заерзали на местах.
И мы торопимся - сразу к делу.
– Эти шифровки - о том и есть: как добить остатки белых... Товарищи, объяснять вам нечего, вы сами люди военные, сами с боем шли по всему Семиречью целых два года... Ну, скажите откровенно... Положим, вот ты, Караваев, сам, - ну был бы ты командиром бригады... Мог ведь быть, не так ли? (Караваев неопределенно самодовольно искривил губы.) И перед тобой враг. Ты отдаешь боевой приказ: что ты его - с площади в открытую станешь отдавать? Нет, не с площади. Тайком. Вот такими же шифровками, не так ли? Ну, так что тут и удивляться, товарищи, когда начальник дивизии отдает секретно свои боевые приказы. Разве это неправильно? И разве...
Вдруг распахнулись двери, быстро вошли несколько человек.
– Представители партии, - отрекомендовались они собранию.
– Нас контролерами прислали на телеграф...
Вся обстановка заседания перевернулась. Надо было не упустить момента.
– Вот видите, товарищи, - подхватываем мы, - в дальнейшем даже ни одного слова не пройдет мимо вашего общего контроля. Чего еще?
И таким образом повернули мы разговор, что присутствующие согласились на необходимости в тайне держать оперативные приказы, на том, что знать их надо только начальнику и комиссару дивизии. Этих телеграмм не должен будет касаться даже и сам новоявленный контроль:
Оперативные!
Шифровки Дублицкого, как "оперативные", тоже были забракованы, и на них больше не задерживались.
Внимание сосредоточили на выработке инструкции для контролеров и на проверке того состава, что прислала партия. Затеял эту проверку Караваев и сразу двоим сделал "отвод".
– Почему, - спрашиваем, - они же от партии?
– Хоть и от партии, - заявил он, - а мусульманы, киргизя оба, лучше уж дать "своих"...
Тут мы открыли дебаты по национальному вопросу... Метали громы-молнии. Жарко протестовали. Поколебали. Настояли на своем. Обоих согласились оставить в контроле.
В этот момент с телеграфа прибежали с желанной вестью:
– Ревсовет телеграмму дает!
Эх, куда тут полетели все наши споры-разговоры. Карьером помчались все к проводу. Ташкент сообщал:
Секретно. Город Верный. Военному Совету
3-й Туркдивизии 14/VI.
Реввоенсовет фронта постановил:
П е р в о е. В интересах скорейшего осуществления всех законных практических пожеланий, высказанных конференцией частей и общим собранием Верненского гарнизона, допустить включение в состав Военного совета дивизии двух представителей от гарнизона, фамилии коих представить Реввоенсовету на утверждение.
В т о р о е. В этих же видах, допустить в Обревком трех представителей, фамилии которых представить на утверждение.
Т р е т ь е. Реорганизованному Военсовету и Обревкому приступить к исполнению обязанностей, призвав к тому же все части и учреждения.
Ч е т в е р т о е. Все приказы фронта, в том числе и касающиеся переброски войск, подлежат неуклонному исполнению.
П я т о е. Ответственность за исполнение данного постановления возлагается персонально на Военный совет дивизии и также гарнизонный совет крепости.
Ш е с т о е. Те части и лица, которые уклоняются от исполнения приказов, являются изменниками и предателями делу революции и трудового народа, и с ними должно быть поступлено по революционному закону.
С е д ь м о е. Реввоенсовет фронта уверен, что Военсовет дивизии и совет крепости обладают достаточным авторитетом для проведения настоящего приказа.
В о с ь м о е. Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может.
Д е в я т о е. О времени получения настоящего приказа и мерах, принятых в исполнение его, донести.
Командующий М. Ф р у н з е-М и х а й л о в.
Реввоенсовет фронта К у й б ы ш е в.
Кончено. Это нам последняя грамота из Ташкента:
"Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может".
И он прав, ревсовет: что тут без конца мусолиться?
Его ответ и должен быть таким лаконическим и категоричным:
"Уступаю, дескать, но... твердо приказываю!"
И мы понимаем, что вместе с этой бумажкой настал
"Наш последний, решительный бой".
На этой телеграмме кончаются словесные разговоры Ташкента. Дальше он станет действовать оружием... И мы его ждем, оружия... Ждем, но ведь - где ж оно?!
А пока дожидаемся - нас, верно, прикончат: долго ли и крепость сама будет нянчиться?
– Товарищи, - ласково говорим делегатам крепости.
– Это п о с л е д н я я депеша - сами видите. Ежели вы воистину не хотите кровопролития - помогайте нам. Без вашей помощи - что мы сделаем? Давайте вместе. Сядем сейчас снова за стол и обсудим тщательнейшим образом все, что говорит Ташкент. А потом - доложим в крепости. И как там решат - так и быть. Другого выхода нет, все равно...
И снова мы сидели в той же комнате и за тем же столом, разбирали, прощупывали каждое слово ответа. А в разговоре, чуть заметно, мы им напоминали:
Броневики ташкентские недалеко...
4-й кавполк подходит...
Резолюция 26-го полка и Кара-Булакского гарнизона - против крепости...
Эти наши сообщенья хоть и были вовсе не новы, однако ж заметно смиряли заносчивый тон восставших.
Затем еще дали знать, что в Пишпеке работает наш штаб, и он успел уж подчинить себе войска пишпекские, токмакские, нарынские, Пржевальские, словом, вы, дескать, крепостники, остались чуть ли не сами только с собой. Кто еще с вами?