Мятежный дом
Шрифт:
Анибале снова пожал плечами.
— Хорошо, — сказал он. Ему было все равно, куда поселит его этот человек, который тоже ничего не сделал для победы — а теперь ходит тут, гордый, как павлин.
Кастрат, — это слово произносили в Доме Белой Ветви, не стесняясь мальчика. Нет, когда он был совсем маленьким, о Северине говорили иначе — герой. Говорили, что он погиб при Андраде. Место и время смерти были неизвестны, и поминовение устраивали в день, когда Рива выбили с Андрады — тем более, что это был траурный день для всех.
А потом оказалось, что папа жив, и что… ну, он больше не мужчина. Анибале не мог понять, как это — больше не мужчина?
Потом Анибале понял. Но какое-то время верил все же, что папа — герой. Что он появится однажды, разгонит всю эту белесую плесень, и они наконец-то будут счастливы.
Но время шло — а папа не появлялся. Раз в год, в Сэцубун, появлялась мама, красивая до слез, она всегда была красивей всех — и веселых девиц, что приходили развлекать гостей, и приглашенных дам. Она улыбалась и играла на джитаре, а они перешептывались и называли ее шлюхой.
Отец не появлялся никогда, и однажды Анибале понял, что он действительно не герой. Что он предатель. Может, он и не предавал дом Рива и клан Сога, может, он и не принял это злоучение в плену, но он предал свою жену. Своего сына.
Когда Анибале стал подростком, он понял, почему госпоже Джемме доставляла удовольствие мысль о том, что Северин кастрат. Она ненавидела Северина за то, что тот походил на своего отца. Официально Рэм Огата, жертва заговора клана Сэйта, был свят, и память его — неприкосновенна. Но можно отыгрываться на сыне. И на дочери. Элинор была копией матери, но ей на иной лад не давали забыть, чье законсервированное семя оплодотворило яйцеклетку госпожи Джеммы. Элинор должна была расти «достойной памяти» отца. А быть достойной памяти отца — означало в том числе и презирать незаконный плод семени брата-предателя, выросший в лоне «имперской шлюхи».
Огату-младшего перспектива оказаться при дворе тайсёгунской племянницы радовала только одним — тем, что он увидит, как Элинор получает позорную отставку и, поджав хвост, удаляется на Биакко.
Он усмехнулся, бросил свою сумку на кровать в той гостевой комнате, которую присмотрел ему Северин. Приятное зрелище отставки Элинор было не за горами: их вызывали в тайсёгунский дворец уже на сегодняшний вечер.
Тин смотрела на разложенные перед ней комбо, и по мере того, как ее нерешительность переходила в панику, Рокс внутренне корчилась. Когда-то она читала в одной старинной книге главу под названием «то, от чего вчуже берет стыд». А впрочем, почему «вчуже»? Разве не она молчаливо соучаствовала во всем, что делали с гемами? Вот, перед ней стоит взрослая женщина, умственно вполне развитая, способная производить множество сложных рабочих операций — и совершенно неспособная сделать выбор между тремя комбо разных цветов. Ну, попросту решить, какой цвет ей нравится больше.
«Разве я не принимала это как должное?».
— Ну-ну, ничего страшного, Тин, — сказала Сильвер. — Просто выбери цвет, который тебе больше нравится.
— Но я не знаю, какой мне нравится, — чуть не плача, проговорила Тин.
— Тогда выбери любой, нам все равно.
— А если я выберу неправильно?
— Ты выбираешь для себя. Поэтому ты решаешь, что правильно, а что неправильно.
Тин сжала губы. Рокс догадывалась, что с ней сейчас происходит — она хочет возразить людям, но не может заставить себя сделать это. Она хочет, чтобы люди сделали выбор за нее, как это было всю ее жизнь — но не знает, как вынудить их к этому, наверное, не знает даже, что пытается их к этому вынудить.
А Сильвер хочет, чтобы она сделала выбор сама. Пусть даже совершенно иллюзорный — выбор «любимого цвета». Сильвер, наверное, устроит и отказ от выбора, потому что это тоже выбор.
Тин наконец сформулировала как могла то, что ее мучило:
— Так не бывает.
И тут же закрыла глаза. Она возразила людям. Она совершила недопустимое. Рокс не знала, что испытывают гемы в таких случаях — страх перед наказанием, вбитый в позвоночник? Отвращение к себе? Желание умереть?
— Так есть, Тин, — как можно мягче сказала Сильвер. — Более того, Тин, с людьми чаще всего так и происходит: они сами решают, что правильно, а что нет.
Тин мгновенно нашла выход из логической ловушки:
— Я не человек.
— Ты человек, — спокойно возразила Сильвер.
Рокс внутренне дернулась. Первоначальный импульс был воскликнуть «Ты соображаешь, что говоришь?», но самообладание Кордо взяло свое.
Тин не знала, как возражать. Наконец ей пришел в голову выход.
— Можно я возьму синюю и пойду?
— Конечно, — улыбнулась Сильвер.
Тин, не сдерживая радости от того, что пытка выбором закончилась, ухватила синюю робу и исчезла за дверью.
— То, что ты ей сказала — прямое нарушение закона, — тихо проговорила Рокс. — Этологическая диверсия.
Сильвер кивнула.
— Я… — продолжала Рокс, — я восхищалась этим, когда это делал Дик… но он — одиночка, и от него тогда зависели очень немногие… А теперь… теперь все иначе, и мы… мы не можем рисковать Салимом.
— Хорошо, — согласилась Сильвер. — Скажи, когда мы сможем. Назови день, год, месяц.
— Что ты такое говоришь, — удивилась Рокс. — Как я тебе назову день, если я сама не знаю, когда гемов освободят. Не скоро еще, я так думаю
— Я хочу, чтобы ты поняла одну вещь, Рокс, — Сильвер скрестила руки на груди. — «Когда гемов освободят» — это значит «слишком поздно». Нам на руки в одночасье свалится полтора-два миллиона человек, не умеющих распоряжаться собой. И нас попросту не хватит на них на всех.
— Почему ты не сказала сразу? — вырвалось у Рокс.
— Потому что ты бы не поняла.
Она была права, но Рокс хотелось спорить.
— Я, знаешь ли, далеко не дура!
— Есть понимание, которое приходит только с опытом. Если мы всерьез беремся за это дело — ты должна отдавать себе отчет в том, на что мы идем, а идем мы на прямое нарушение закона. За которое, вроде бы, положена смертная казнь. Дик замечательный мальчик, но не стоит подражать ему там, где его поведение продиктовано заблуждениями и травмой. Он не боится нарушать ваши законы, потому что считает себя смертником. Это порождает в нем совершенно ненужную нам бесшабашность. Мы не можем, очертя голову, кидаться в миссионерство. Наша задача — подготовить как можно больше гемов к самостоятельной жизни в человеческом сообществе, привить им необходимые социальные навыки. Мы неизбежно идем на риск, но это должен быть рассчитанный риск.
— Как только мы произносим «Ты — человек», это уже не риск, а готовое уголовное дело.
— Верно, — Сильвер улыбнулась. — То, что я сейчас проделала с Тин — демонстрация специально для тебя. Сказав «а», нам неизбежно придется проговорить весь алфавит до конца — но совершенно не обязательно с конца начинать, как это делает Дик. Аксиома «Ты — человек» должна быть последним, а не первым пунктом.
— А почему ты не сказала это ему? — помедлив, спросила Рокс.