Мятежный капитан

Прокудин Николай Николаевич

— Каков негодяй! Издеваться над нами вздумал! Ты что не понял, что тебя сам Лизичев велел выгнать из кадров? Кто он и кто ты! Прикажут, и выгоним в шею! Да мы тебя, можно сказать, спасаем, ищем, куда бы спрятать от гнева начальства!

— Так спасаете или же можно сказать спасаете? Не верю! Хотите сослать куда подальше, где со мной легче будет разделаться втихаря? Не выйдет! Я только недавно прибыл из Афгана, кроме того успешно выполнил задание Правительства по уборке урожая, в прошлом году в батальоне прошло успешно развертывание в полк и я аттестован на вышестоящую должность… И вот она, благодарность Родины! Сослать туда, куда Макар телят не гонял?

— Начинается… — умерил тон полковник. — Он ещё и недоволен! Да мы лишь учитывая твои боевые заслуги, предлагаем такой устраивающий всех вариант. И всё-таки, скажи на милость, зачем жаловался журналистам и телевизионщикам? Мы ведь тебя не уволили!

— Но собираетесь! — повторил, усмехаясь, Эдик. — Не отпирайтесь. Сами вчера говорили…

Полковник и подполковники, протестуя, дружно замахали руками.

— Прекратите, товарищ капитан! Не было этого, а вы сразу напраслину возводите, позорите Политуправление военного округа.

Громобоев опешил, растерялся и начал недоумённо переводить взгляд с одного начальника на другого. Как не угрожали? И тут его осенило: «Ах, вот почему они суетятся! За честь политуправы борются…»

— Стоп, перелистаем страницу назад, вы же вчера мне предлагали написать рапорт об увольнении!

Полковник и подполковники переглянулись, перемигнулись, подали друг другу знаки.

— Извините, капитан, но у нас были основания для жесткого разговора! Мы вам показывали документы, письма от ветеранов, возмущенных вашими выступлениями во время выборов. Вами в разговорах неслась такая околесица, сплошная антисоветчина! Мы вынуждены реагировать! А тем более, вы ещё на всю страну поносили Генерального секретаря и его жену…

— Пардон! Жену я не трогал! Раис — это начальник в Средней Азии. Если вы или ещё кто-то не понял, то я не виноват. Я-то, причём, что имя жены генсека тоже Раиса. Случайное совпадение, но как оно символично. И потом, повторяю, сразу после Афгана в тундру ехать я не настроен. Здоровье не позволяет, старые раны болят…

Полковник вновь побагровел, а подполковники наоборот, ехидно заулыбались. Холеный полковник вдруг вскочил из-за стола, уперся взглядом в Эдика и проскрежетал:

— Итак, в последний раз спрашиваю: на север поедешь?

— Нет, товарищ полковник, не поеду, у меня другой вариант намечен. Прошу восстановить меня в моей прежней должности, что поделать, раз она стала подполковничьей так тому и быть. Согласен вернуться! Посмотрите в личное дело — у меня аттестация есть…

Полковник разозлился, пнул стул, и снова побежал на выход из кабинета.

— Наглец! — рявкнул он в проеме и хлопнул дверью.

Провожая взглядом сердитого начальника, Эдик не удержался, улыбнулся и фыркнул, вспомнив слова о гневе начальника Главпура, представив, как самый большой член из Москвы нагнул и отлюбил члена размерами поменьше — местного!

— Чему глупо улыбаемся? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Да так, это сквозь слёзы…

— Ну-ну, всё шутить изволим? Да знаешь ли ты, капитан, что генерал-полковник Лизичев с такими как ты не шутит? Думаешь, мы в бирюльки играем и от нечего делать с тобой цацкаемся! — рассердился Александр Викторович. — Просто не хотим тебя губить! Но и себя на посмешище прессе выставлять не хочется. Нам надо доложить о принятых мерах, что с тобой разобрались, что тебя в округе больше нет!

Внезапно подполковник Сергей Сергеевич перешёл на шёпот, он перегнулся через стол поближе к уху Эдика и прошептал:

— В Германию поедешь?

У Громобоева от столь неожиданного предложения перехватило дыхание, ведь в принципе он уже смирился с увольнением, раз столь высокое начальство занялось его скромной личностью.

— А почему шёпотом? — спросил Эдик в ответ также свистящим шёпотом.

— Наглец! — взвизгнул Сергей Сергеевич. — Мы ему хотим помочь, а он издевается!

— Ну, вы меня просто ввели в пред инфарктное состояние от таких резких перемен: то увольняться, то служить на Севере, а то в Германию. Так и до инфаркта недолго…

Длинный подполковник вскочил, и вновь нервно забегал по кабинету, едва не задевая головой люстру, а второй ласковым голосом произнёс:

— Да ты пойми, чудак-человек! Нам надо срочно доложить в Москву, что в отношении тебя меры приняты. А насчёт Германии… сам знаешь, после объединения, туда сейчас каждый стремится попасть… Появилась вакансия, вот и предлагаем поехать…

— Мне надо посоветоваться с женой, — внезапно брякнул Эдуард первое, что взбрело в голову, желая сделать передышку.

— Нахал! — взвыл теперь уже Александр Викторович и швырнул на стол авторучку. — Теперь он советоваться вздумал! О, боже, сколько же в армии идиотов!

— Конечно, это ведь не в соседний дом в гости сходить, а в другое государство съездить, тем более оно стало почти что капиталистическим.

— Тебе сутки на раздумье! Завтра прибыть к девяти утра и доложить!

— Есть — доложить в девять утра! — отрапортовал Громобоев.

— Свободен! — буркнул Сергей Сергеевич и от злости сломал пополам остро отточенный карандаш.

Дома Эдика встретили три пары вопросительных глаз. Семья с нетерпением ждала возвращения опального офицера после экзекуции.

— Ну, как? Тебя увольняют? — с тревогой в голосе спросила Ольга. — Что было в штабе округа?

— Было кое-шо, — ответил Громобоев словами бурсака Хомы Брута, незадачливого героя бессмертной повести Николая Васильевича Гоголя — «Вий».