Мычка
Шрифт:
Протяжно скрипнуло. Отвлекшись от тяжелых раздумий, Мычка повернулся. Из-за двери, сдвинув брови, сурово смотрит хозяин. Заметив, что привлек внимание, он приглашающе мотнул головой, исчез в глубине дома. Помедлив, Мычка двинулся следом, переступив порог, окинул жилище взглядом. Все похоже, и, одновременно, не так, как в родной деревне: небольшие сенцы, вдоль стены рядком выстроилась обувка, на крюках, зацепленные за ворот, висят куртки. В углу груда хвороста, тут же ворох грязного тряпья.
Мычка разулся, прошел в жилую часть. Просторная комната в два окна, вдоль стен
Возле печи хлопочет хозяйка - дородная женщина: волосы цвета пожухлой травы растрепаны, свешивающиеся с одежды многочисленные лоскутки колышутся при каждом движении. Хозяин сидит за столом, время от времени сурово поглядывает в сторону соседней комнаты, где из-за занавески нет-нет, да выглянут исполненные любопытства детские лица.
– Садись.
– Заметив, что Мычка замялся, хозяин уточнил: - Да за стол садись, чего уж.
Мычка благодарно кивнул, примостился на лавочку. Тут же перед ним возникла миска с дымящейся похлебкой. От одуряющего запаха закружилась голова. Мычка с трудом удержался, чтобы не опрокинуть варево сразу в глотку, взял предложенную ложку, зачерпнул, неторопливо положил в рот. По гортани разлилось тепло, проникло глубже. Язык затрепетал, впитывая живительный мясной вкус. Он еще не пробовал столь вкусной похлебки! Рука заходила чаще, ложка замелькала, перекладывая содержимое миски в рот.
Хозяин сидит молча, во взгляде одобрение. Любому приятно, когда хвалят, пусть даже это всего лишь пища, и хвалят не словами, а смачным чавканьем и стуком ложки. И Мычка хвалил, хвалил, как никогда раньше, зачерпывал как можно больше, плескал на стол, прикусывал губы.
– Поел?
– Хозяин вопросительно изогнул бровь.
– Еще как!
– воскликнул Мычка с подъемом.
– Хорошо.
– Из глаз мужчины исчезло одобрение, а лицо стало суровым.
– Теперь сказывай.
Выскоблив из миски последние капли, Мычка ненадолго задумался. Рассказать, как есть, ведь в его умыслах нет зла. Да и какое может быть зло? Охотник охотнику брат и товарищ, всегда поможет, всегда выручит. На бесконечных лесных просторах нечего делить, не из-за чего драться. Только почему лицо хозяина временами твердеет, превращаясь в каменную маску, а во взгляде мелькает непонятная угроза, отчего возникает сильнейшее желание распрощаться, и как можно быстрее уйти?
Заметив колебания гостя, Хозяин пожевал губами, произнес:
– Ладно, паря, вижу правду говорить не хочешь. Пока не ляпнул чего, не подумав, договоримся так. За услугу услугой ответишь, чтобы обид не было. Седьмицу, другую побатрачишь - отблагодаришь. Оклемаешься, вон, с лица совсем спал, ни рожи ни кожи, только кости и торчат, а заодно решишь, дальше пойти, или здесь остаться.
Мычка опешил. Отблагодарить за помощь несомненно нужно, но батрачить седьмицу, тем более две, всего лишь за ночь в холодном, насквозь пропыленном сарае... В родной деревне, зайди кто подобным образом на огонек, отогрели бы, спать уложили, а на утро проводили, да еще и узелок с пищей выдали. Мычка пытливо взглянул на хозяина, не смеется ли. Но лицо собеседника сурово, из-под морщинистых век настороженно и цепко сверкают глаза, порой приобретая то странное выражение, что промелькнуло с самой первой встречи.
Однако, какой бы несоизмеримой не казалась благодарность, хозяина придется уважить. Лупцуя жестким шершавым ремнем за очередную провинность, отец, бывало, говаривал - за проступки ответ держи, чтобы впредь неповадно было. За эти дни он совершал ошибки трижды: погнался за кабаном, потерялся, и, главное, покинул деревню, когда должен был оставаться на месте. За подобное не то что седьмицу - до весны работать мало!
Мычка вздохнул, сказал с чувством вины:
– Побатрачу сколько скажешь.
Хозяин покивал, сказал с заметным довольством:
– Вижу, парень ты смышленый. Будешь батрачить хорошо - расстанемся полюбовно. Но смотри, - он вновь нахмурился, - с местными не зарывайся, и гонор не кажи. Иначе живо растолкуют, кто есть кто, да так, что небо с овчинку покажется. Здесь таких не любят.
Последние слова хозяин произнес с такой глухой ненавистью, что Мычка содрогнулся, спросил едва слышно:
– Каких?
Собеседник вздернул губу в кривой ухмылке, так что стали видны пожелтевшие кривые зубы, прошептал:
– Вершинников - нечисть лесную.
– Вершинников?
Мычка некоторое время непонимающе моргал, но, перехватив взгляд хозяина, едва не буравящий голову, невольно вздернул руку. Пальцы коснулись волос, чуть сдвинулись, дотронувшись до уха, замерли.
Хозяин покивал, произнес с нажимом:
– Их, их, родимых. Тем и отличаются, что уши, как у зверья - острые, да подвижные.
– Заметив, как Мычка поспешно взъерошил волосы, он оскалился, добавил: - Да и статью. Что стар, что млад - все поджарые, тонкокостные, что твой хорек. Не силой - ловкостью берут. Ну и, конечно, кожа.
– А с кожей что?
– чувствуя, как перехватило горло, прошептал Мычка.
Хозяин пожал плечами.
– Бледные. Даже на солнце не темнеют. Одно слово - нечисть.
– Добавил с насмешкой: - Да что я все рассказываю, а то сам не знаешь? А коли забыл, ха-ха, в воду глянь, или в таз начищенный, живо вспомнишь.
Оглушенный услышанным, Мычка с трудом вымолвил:
– А почему... вершинники?
– Кто ж его знает. Видать, на верхушках живут: на деревьях, или, может, на холмах. Нечисть, одно слово. Ладно, разговоры разговорами, а дело стоит.
– Он поднялся, направился к выходу.
– Пойдем, покажу, что делать, да прослежу. А то напортишь, исправляй потом.