Мыс Раманон
Шрифт:
К полуночи сделалось прохладно. Фифли высунул рыльце наружу, прислушался. Капала с листьев роса, шушукались мыши, что-то радостно и картаво выговаривал ручей. А вот чьи-то голоса. В чапыжнике судачили два барсука.
— Дела-а... — сказал, вздохнувши, один. — И чего он расшумелся-то?
— За власть свою боится, — ответил тихо другой.
— Да нешто такой маленький зверек ровня ему?
— Маленький, а внимание какое на себя обратил.
— Не силой же.
— Власть — она и есть власть, хоть лаской. Давай-ка помалкивать. Не наше дело. Хозяин сам разберется.
— Это правильно. На него одна управа — человек.
Барсуки отправились мышковать. Фифли едва не крикнул им
О человеке кое-что слышал Фифли, хоть мало интересовался им — незачем было. Теперь же он все припомнил. Человек — не слишком крупное существо, но ходит на двух ногах, не имеет шерсти (вместо нее — какая-то кожа, которую он может снимать), не роет нор, селится в деревянных и каменных берлогах, загоняя туда огонь. У него есть помощники — вонючие, рычащие железные существа, которым нипочем любые клыки и когти. В лес человек ходит с прирученным волком и железной палкой. Из палки выплескивается пламя, убивая все, во что попадет. Нет зверя сильней, страшней и умней человека.
«Он мне поможет, — сказал Фифли. — Я подумаю — и он мне поможет. Я никуда не уйду отсюда. Лучше умру. А эти все... — Фифли выпрыгнул из норы, повел грязной головкой, обозревая поляну. — Эти все, мелкие и крупные, тихие и крикливые, навсегда покорятся мне».
Он знал, что где-то за горой, за оврагом есть деревянное логово человека, в котором тот временно живет, приходя в лес убивать из огненной палки зверей. Несколько ночей подряд — глухих, безлунных — Фифли бегал за гору и наконец нашел жилище человека. Очень странное сооружение — из сухих, уложенных друг на друга бревен, крытое еловым корьем, с блескучим глазом в стене; и пахло от него так не по-лесному, так враждебно, что шерсть у Фифли взъерошилась, как у ежа. Свежих следов человека не было, и Фифли решил, что тот еще не появился.
Выпал первый ровный снежок. В лесу сделалось тише, просторнее: звери таились, привыкая к зимней жизни. Фифли побежал к логову человека и еще издали услышал частый, отрывистый лай. Такого голоса никто из лесных жителей не имел. Фифли догадался: лаяла собака, друг человека. Дождавшись полной темноты, Фифли осторожно подобрался к деревянному жилищу. И опять у него поднялась дыбом шерсть от страха и враждебности: блескучий глаз теперь излучал острый свет, а внутри логова было невыносимо ярко, красно — там пылал жаркий костер, выпуская дым сквозь старое корьё крыши. Фифли подумал, что человек сгорел в таком жилище, потому и собака лаяла, но тут же увидел человека: длинный, на двух ногах, в гладких кожах, наросших одна на другую, с круглой лысой головой и не звериными, ласковыми глазами; передние лапы у него болтались просто так, без дела, все хватали что-то, суетились, и Фифли хотелось, чтобы человек успокоил их, став, как полагается всем существам, на четыре лапы. Снаружи вбежала собака — лохматая, черной масти, с отвислыми ушами, коротеньким хвостом; легла у самого огня, прижмурила человеческие глазки; она была совсем не похожа на волка (зря болтали, что собака — прирученный волк). На стене висела железная палка, не страшная на вид, но железная...
Долго Фифли лежал в зябком оцепенении, не имея воли отвести взгляд от красного глубокого провала в стене, позабыв, зачем он пришел сюда. Он начал понемногу замерзать, когда сверху упал ком снега, испугал его. Фифли вскочил, припомнил то, что было обдумано им, решено заранее: надо протоптать тропу от логова человека к логову медведя. У собаки — знал Фифли — хороший нюх, утром она станет на свежий след и приведет своего двуногого хозяина к Хозяину леса.
Всю ночь Фифли бегал от жилища человека к берлоге медведя, пробил в тонком снегу тропку до самой земли, обломал кое-где ветки, натрусил своей шерсти. Перед тем как спрятаться в нору он, поднатужившись, крикнул сороке, дремавшей на сосне в ожидании новостей:
— Человек убьет медведя! Я приказал человеку!
Фифли сразу уснул, но спал настороженно, ловя звуки, шорохи. В глубине леса возник частый, задыхающийся лай собаки, раздался выстрел, хриплый рев поколебал землю, еще выстрел. И — ледяная тишина. Фифли зарылся в сухую траву, прикрыл лапами уши, уснул — как умер. Очнулся он через сутки, выглянул из норы, чтобы посмотреть погоду, и сразу услышал:
— Мудрый, великий Фифли победил Хозяина! Фифли самый сильный на земле! Слава нашему Фифли!
Сороки, сойки, вороны и всякая другая птичья мелочь черными тучами носились над лесом, дико выкрикивали эти слова. Поляна была истоптана звериными следами, а у самой норы Фифли обнаружил кедровые орехи, мороженые ягоды, сухие грибы.
Скоро наступила зима, завьюжила троны, заледенила ручей, усыпила деревья. Трудно стало птицам и зверям добывать пищу; лес притих, чутко прислушиваясь к своей дрёме, лишь клесты суетливо расклевывали сосновые шишки, осыпая шелухой сугробы. Но Фифли жилось легко. Все так же у своей норы он находил еду, и незачем было ему грызть горькую таловую кору. Он растолстел, едва помещался в норе, хотя гулял много, даже в лунные ночи: какие-то звери протаптывали ему тропки, охраняли поляну, сидя в кустах. А когда ему надоела зима, захотелось зеленой травки, он сказал зябнувшим на еловых ветках галкам: «Оповестите всех — будет весна!» Галки понесли над лесом радостную весть, и весна наступила.
Незабываемая для Фифли весна.
Погожим ранним утром к поляне пришли все крупные и мелкие жители леса, прилетели птицы. Толпа зверей и пернатых заняла пространство от ручья до болота, от горы до оврага. На каждом пеньке, любой ветке, сырой кочке кто-нибудь сидел или стоял. Но было тихо, молчали даже сороки. И в этой тишине почти воздушными шагами к норе Фифли приблизились старый медведь и седой волк. В знак покорности и почтения они подогнули передние лапы, преклонили головы. Послышался негромкий басок медведя:
— Великий Фифли, прости и пожалей нас. Мы признаем твою власть, будем покорны тебе.
Волк проскулил по-собачьи:
— Мудрый Фифли, мы хотим пригласить тебя в лучшее место, на лучшую поляну. Мы построили для тебя жилье. Не откажи нам, Владыка.
Ничего такого Фифли, конечно, не ожидал и, по привычке, глубже спрятался в нору. Но звери не уходили. Фифли слышал тяжкое дыхание медведя, сопение волка, пугал себя их клыками, жадностью к мясу и вдруг понял, что он не боится их. Они не тронут его, потому что сами испуганы.
— Покажись нам, о Фифли! — попросил медведь.
«Сейчас или никогда, — решил Фифли. — Они пришли, приползли, прилетели... Им нужен Владыка. И не беда, что я уродец. Они ослепли, увидят то, что захотят. — Фифли почистил коготками шерсть, умыл подушечками лап рыльце. — Мне надоела эта гнилая поляна. Я умнее их. Я не виноват, что они таким меня уродили».
Рассерженный и взъерошенный, Фифли выбрался из норы.
Наступила жуткая тишина — кажется, замер воздух, остановилось в соснах низкое солнце, заледенела роса. А потом пронеслось легкое шуршание, колыхнул траву протяжный вздох и возникла приглушенная толчея, всхлипы, писк, рычание: звери придвигались, чтобы увидеть Фифли. Птицы сорвались с ветвей, немо закружили над поляной, прикрыв небо. Стало тревожно, сумеречно. Ничтожность Владыки породила ужас перед его могуществом.