Мышеловка
Шрифт:
Последующие три дня пребывания в камере предварительного заключения показались мне самыми долгими днями в жизни. Когда-то, по наивности, я полагал, что труднее всего переносится тяжелая работа, без перерыва и с длительным сроком завершения. Но мне хватило трех дней, чтобы понять — все не то чтобы совсем наоборот, но, во всяком случае, весьма далеко от истины.
Тяжкий труд становится все менее тяжким по мере приобретения опыта. Длительный срок завершения имеет обыкновение сокращаться, причем со скоростью, пропорциональной мастерству, прилагаемым усилиям и вышеупомянутому опыту. Важно, что от тебя зависит, насколько быстро закончится тяжелая работа и насколько тяжелой она для тебя будет. Не говоря уж о том, что ее успешное завершение, помимо всего прочего, придает уверенность в своих силах и вдохновляет на новые подвиги. Так что теперь, после описанных событий, я заявляю с полной ответственностью: работы не боюсь. Скорее, я боюсь ее антипода, вынужденного и с туманными перспективами окончания. Когда приходится ждать неизвестно чего, неизвестно сколько, а лично от тебя ничего не зависит. И когда все твои усилия оборачиваются лишь бесполезным расходом нервных клеток, а самое разумное, что можно сделать — лечь и уснуть. На максимально возможный промежуток времени.
Именно таковым было мое пребывание в КПЗ — одиночной, кстати говоря. Нас с подельником, то есть с Риком, разъединили, чтобы мы не сговорились об общих показаниях. Кроме того, мое общение с внешним миром было сведено к минимуму. Даже телевизор смотреть не давали.
За вышеупомянутые три дня я удостоился вызова на допрос только один раз, вскоре после ареста. На допросе я выложил свою версию событий в квартире Пиявки и убийства Германа Ли. Рассказывал я, как мне казалось, убедительно, вот только с каждым упоминанием Человека-Без-Лица, следователь смотрел на меня с все более кислой миной, а слушал — с все меньшим интересом. Видимо, с тем же успехом я мог обвинять в происшедшем злых духов, Бабу-Ягу или пресловутых чужих. Хотя нет, версия с чужими, наверное, звучала гораздо убедительнее.
На второй день меня навестил адвокат, назначенный судом. Не испытывая ни тени энтузиазма от навязанной ему работы, этот молодящийся сорокалетний щеголь сразу и без прелюдий предложил мне так называемую «сделку с правосудием». Я должен признать все обвинения, а адвокат, в свою очередь, ходатайствует о максимальном смягчении наказания. Основная ответственность по его замыслу должна пасть «на господина Харико Джобса, как на неоднократно судимого рецидивиста». Еще адвокат посулил мне отбытие наказания не на Нэфусе, а в одной из земных тюрем, которые, по его словам «почти курорт с бесплатным питанием». Выслушав все эти разглагольствования, я обещал, «подумать», тем самым, давая понять, что встреча окончена. На прощание, адвокат заявил, что в моем положении на большее рассчитывать не приходится.
Что у меня за такое отчаянное положение, он не уточнил, а я не спрашивал. Возможно, местная правоохранительная система была априори настроена против меня, хотя в явной форме этот настрой проявился лишь со стороны Кристины Мбанга, и то, во время ареста. Но ведь Мбанга с ее жаждой кровной мести — это еще не вся «правоохранительная система». Далеко не вся. Тем более что вышеупомянутая жажда на поверку оказалась вялой. За все три дня «мстительница» так и не удостоила меня даже кратким визитом.
Собственно, на третий день визитом меня не удостоил вообще никто. Передачи еды через маленькое, отдельно закрываемое окошечко в двери в камеру — не в счет. Я ведь даже не видел лица сотрудника, выполнявшего эту работу. Именно тогда мой страдающий от безделья мозг пришел к вышеупомянутым умозаключениям на тему: «что переносится тяжелее всего».
А на четвертый день мое пребывание в КПЗ закончилось — причем, весьма неожиданным на тот момент способом.
— Заключенный Сальваторе, вставайте! На выход! — разбудил меня утром грубый голос и помогающий ему яркий свет фонаря, направленного в лицо.
— Что?… С меня сняли обвинения? — сонным голосом пробормотал я, нехотя поднимаясь с койки.
— Можешь считать и так, — в грубом голосе послышалось подобие усмешки, но горьковатой, через силу, — да побыстрее собирайся. Не задерживай.
— Кого не задерживать? — туго соображая спросонья, не понял я, — и к чему такая спешка?
— Ты — военнообязанный, — вместо ответа произнес грубый голос.
Если это был вопрос, то сугубо риторический. По закону Империи, одному из тех, что был принят под давлением адептов «внешней угрозы», военнообязанным формально считался любой житель Империи, достигший совершеннолетия и не успевший выйти на пенсию. Военная подготовка, обязательная для студентов и старшеклассников, не обошла стороной и меня. Вот только подготовка эта и преподавателями, и учащимися воспринималась как обычная формальность. Из разряда «на всякий случай». Ни мне, ни моим сверстникам и в голову не могло прийти, что полученные на ней знания тоже когда-нибудь придется применить на практике.
Дело в том, что специфика современных войн и вся стратегическая концепция Империи держится на трех китах: на Военно-Космическом Флоте и Силах Противокосмической Обороны. Насчет того, что китов именно три, я не оговорился, ибо Флот предназначен для выполнения боевых операций не только в космосе. Любая ударная группировка ВКФ включает в себя не только корабли, предназначенные для сражений с судами противника или дистанционного поражения целей на поверхности планеты. Важную роль в операциях Флота играют десантные подразделения, высаживаемые на вышеназванную планету. Короче говоря, по расчетам военного руководства Империи, роли в боевых действиях расписаны следующим образом. Ударные корабли уничтожают флот противника и разрушают укрепления на поверхности его планет; затем на «обезвреженные» планеты для их захвата высаживаются десантные подразделения; базы СПКО, в свою очередь, препятствуют ударам противника в тыл и его ответным действиям в отношении наших планет.
Что же касается «военнообязанных» граждан, то они в этой, пусть не идеальной, но, по крайней мере, самодостаточной конструкции — даже не пятое колесо. Скорее — неприкосновенный запас, сбережения «на черный день», или вообще, последнее желание для смертника. Какова бы не была численность такого формально подготовленного ополчения, систематически использовать его в военных действиях — заведомая глупость, чреватая миллионными потерями. Но если уж о человеке сугубо гражданской профессии начинают говорить как о «военнообязанном», это может означать только одно.
Что пресловутый «черный день» все-таки настал.
Меня, в числе многих других людей, заключенных и не только, загоняли в транспортные модули, что стояли близ следственного изолятора. Эти модули набивались до отказа, не считаясь с количеством посадочных мест. Мне, например, пришлось всю дорогу стоять, в окружении встревоженных, недовольных, помятых от грубо прерванного сна, людей, вполголоса переговаривающихся между собой. Видимо, они были информированы лучше меня, так что из этих разговоров я смог составить более-менее четкую картину текущей ситуации. И последних дней — тоже.
Третья война с миганами, о возможности которой я задумался в первый день знакомства с Риком Ястребом, все-таки началась. Наверное, этому поспособствовали, в том числе и снимки, сделанные в НИИ «Нэфус Фарма», отправленные в редакцию «Небулы» и, по всей видимости, приданные огласке. Так или иначе, чужие начали вторжение и в качестве первоочередной цели избрали именно Нэфус. Планету с неблагоприятным климатом, зато удобно расположенную и колонизированную при помощи интересной технологии.
Разумеется, две войны с миганами многому научили наших военных. Избавили от шапкозакидательских настроений, способствовали разработке нового оружия и более быстрых и маневренных боевых кораблей. Во всяком случае, к моменту вторжения наш Флот уже не выглядел мальчиком для битья по сравнению с военной машиной чужих. И первая же группировка миганских кораблей, что вторглась вчера в систему Альтаира, получила достойный отпор — со стороны, как вовремя подоспевшей имперской эскадры, так и СПКО Нэфуса, немногочисленных, зато находящихся в состоянии повышенной готовности.