Мышеловка
Шрифт:
— Вы можете сказать мне, что здесь вообще происходит? — спросил я. — Вы часто бываете у Намцевича и должны знать или хотя бы предполагать.
— Больше я ничего не могу добавить, — ответил учитель, на чьих бледных щеках играл нездоровый румянец. — Поскольку это касается других людей. У меня такое правило.
— Но хотя бы — кто такая Валерия?
— И об этом я не вправе вам говорить. Если она пожелает, вы узнаете об этом от нее самой. Но зато я могу сообщить вам другое, что относится непосредственно к нам с вами. Помните тот спиритический сеанс у Викентия Львовича Дрынова?
— Конечно. Меня тогда чуть не убило электрическим током. Такое, знаете ли, не забывается…
— Вот-вот… об этих проводах. Я догадываюсь, кто подложил их на спинку вашего кресла. Этот человек находился тогда среди нас. Я не знаю причин, почему он собирался это сделать, и не могу пока назвать вам его имя, поскольку мне надо еще раз все тщательно проверить, но поверьте, это происшествие меня сильно расстроило, так как я относился к этому человеку со всем уважением.
«Меня бы это происшествие, удайся оно до конца, расстроило бы еще больше», — подумал я. Мне был симпатичен этот голубоглазый юноша с легким пушком на подбородке, сочинивший себе какие-то благородные правила, от которых не мог отступить ни на шаг. Он очень напоминал разорившегося дворянина, занесенного сюда из девятнадцатого века и вынужденного подрабатывать учительством.
— Через несколько дней я назову вам имя человека, намеревавшегося вас убить, — продолжил Клемент Морисович. — А пока прощайте! Честь имею.
— Постойте, — остановил его я. — Вам нравится Валерия?
— Это к делу не относится, — махнул он рукой и пошел прочь.
А я, посидев еще немного на Волшебном камне и перечитав послание, поспешил к Ермольнику, чтобы предупредить его о ночной вылазке.
Глава 8
Вновь у Намцевича
Не знаю, поступил ли я правильно, решившись отправиться ночью в особняк Намцевича и не предупредив об этом своих друзей. Но послание Валерии было адресовано лично мне, и никому иному. Она ведь не остановила свой выбор на Маркове, или Комочкове, или Сене Барсукове. Но почему именно я вызвал ее столь пристальное внимание? Здесь тоже была какая-то загадка, хотя в глубине души я надеялся, что она просто прониклась ко мне неожиданной симпатией, а возможно — сердце мое трепетало — даже внезапно полюбила. Надеяться на это было, конечно, смешно и глупо, но мне хотелось так думать и верить. Но, по правде говоря, а совершал довольно рискованный ход: а что, если послание Валерии было ловушкой, средством заманить меня в западню? Да и написать его мог кто-либо другой, тот же Намцевич, договорившись предварительно с учителем, ведь я не знал ни ее почерка, ни то, какие внутренние мотивы двигали поступком Клемента Морисовича. Некоторые сомнения вызывал у меня также и Ермольник, сам вызвавшийся сопровождать меня в особняк Намцевича. Понятно, что он преследовал какие-то свои цели. Его постоянная угрюмость и настороженность говорили о том, что и на его душе лежит какой-то камень, отягчающий жизнь. И кроме того, я помнил о пропавших из моего дома тетрадках деда, об оставленных в подвале следах тупоносых ботинок, точно таких же, что носил кузнец. Но отступать было уже поздно.
Дождавшись, когда Милена уснет, я выскользнул из постели, оделся в темноте и осторожно прошел через зал в первую комнату, где был выход во двор, который, как сторожевой пес, охранял Марков. И хотя ступал я почти бесшумно, он тотчас же вскинул от подушки голову.
— Ты куда? — спросил шепотом Егор.
— Пройдусь немного, — уклонился я от ответа. — Голова побаливает.
— Врешь. И я с тобой.
— Спи, спи… Я ненадолго.
— Пистолет дать?
— Не надо. — У меня с собой и так было кое-что из моих пиротехнических спецэффектов. Не зная, что меня ждет в особняке, я на всякий случай захватил несколько «подарков» для хозяина и его охранников.
— Где тебя хоть искать, если не вернешься?
— У Намцевича, — немного помедлив, ответил я. А потом поспешил из дома. Времени было половина второго, и Ермольник уже поджидал меня на берегу озера. Я увидел его коренастую фигуру возле остова сгоревшей лодки.
— Все-таки пришел, парень? А я думал, что побоишься.
— Нам надо покинуть особняк до рассвета, Потап Анатольевич. Но сначала нужно туда попасть…
Я заметил в руках у Ермольника короткую чугунную дубинку, напоминающую древнерусскую палицу. Значит, и он тоже приготовился основательно.
— Вы видели, что сделали с трупом Стрельца? — спросил я.
— Сволочи… — произнес кузнец. — Хорошо хоть не над живым так изгалялись. Но дай срок, и за этим дело не станет.
— У вас есть в поселке верные люди?
— Найдутся.
— В случае чего можно будет на них опереться?
— Там видно будет, — хмуро отозвался Ермольник. — Пошли.
Через некоторое время мы стояли возле высокой ограды. Окна в самом особняке и в возвышающихся по углам башенках были погашены. Кроме одного — расположенного прямо напротив ворот. Очевидно, именно там находилась ночная охрана. Сколько их было: двое, трое? Вряд ли больше. Да и кого Намцевич мог опасаться здесь, в Полынье, где жители были разобщены и трусливо сидели по своим домам? Я бы нисколько не удивился, если они покорно примут все, что предложит им Намцевич. Меня всегда поражала терпеливая и какая-то безропотная природа русского человека, позволяющая сносить самые гнусные и подлые оскорбления, подставлять выю под очередное ярмо, словно так и должно быть.
Такие мысли одолевали меня, пока кузнец Ермольник тихо возился с замком в воротах. Наконец они слабо скрипнули и подались в сторону. На наше счастье, никакой сигнализации в ограде не было. Пригнувшись, мы вошли внутрь, и кузнец запер за собой ворота. Мы сразу же отступили в темноту, оставив позади полоску света, падавшую из окна. Но едва мы сделали несколько шагов, как из-за кустов выскочила огромная черная тень и помчалась на нас. Ермольник тихо присвистнул и вполголоса произнес:
— Спокойно, Тубо! Свои…
Мощный мастифф замер в полутора шагах от нас. Признаться, глядя на его разинутую пасть, мне стало не по себе. Такая милая собачка могла бы разорвать человека в два счета. Но кузнец, очевидно, хорошо знал ее. Он подошел к ней вплотную и положил руку на голову. Мастифф вильнул хвостом, выражая свое дружелюбие. Затем Ермольник обратился ко мне:
— Теперь, парень, не жалеешь, что я пошел вместе с тобой? Тубо привязался ко мне еще со щенячьего возраста. Иди, крошка, гуляй… — Последние его слова относились к четвероногому стражу особняка. Тот бесшумно нырнул в темную ночь, исчезнув так же внезапно, как и появился.
— А еще какие-нибудь подобные сюрпризы нас тут ожидают? — спросил я. — Крокодилы там или ягуары?
— Люди, — коротко отозвался кузнец. — Эти звери будут пострашнее животных.
— Ну разумеется, — согласился я. — Но только и мы с вами не ангелы. А все-таки скажите откровенно: вы ведь пришли сюда не только ради того, чтобы оградить меня от Тубо?
— Надо поискать открытое окно, — промолвил Ермольник, так и не пожелав открывать свои карты. — Тогда мы сможем пробраться внутрь особняка.