Мышеловка
Шрифт:
Мы разошлись по своим комнатам, и теперь меня стало тревожить другое: стоит ли оставлять Милену одну? Все-таки это было очень опасно, поскольку я не знал, кто убийца, только догадывался. А если я ошибаюсь?
— Чем ты так встревожен? — спросила Милена, внимательно глядя на меня.
— Так… Ложись спать. Я буду дежурить в зале.
Достав из-под кровати один из своих мечей, я уже собрался уйти, как она задала мне еще один вопрос:
— Скажи, ты по-прежнему любишь меня?
— Даже еще больше, — улыбнулся я ей. — А ты не жалеешь, что я вызвал тебя в это гиблое место?
— Нет. Когда-нибудь, через много-много лет, когда мы будем совсем старенькими, мы станем вспоминать об этом времени и Полынье с грустью, печалью, но и с радостью тоже. Все рано или поздно умрут, а мы будем жить долго и слегка жалеть о нашей молодости. Даже об этом доме, каким бы страшным он нам сейчас ни казался.
— Конечно, родная, — согласился я. — Так всегда и бывает. И мы будем думать, что все случившееся с нами было сном.
— А когда мы проснемся — по-настоящему, — поддержала она мою мысль, — когда мы освободимся от череды сновидений, которые и есть наша жизнь, мы поймем, что все, что с нами было, — лишь прелюдия к счастью. И смерть откроет нам ворота к другой жизни, волнующей и совершенной, где мы встретим всех наших друзей и близких…
— …где нет ни злобы, ни зависти, ни ненависти, ни боли. Только любовь.
— …только любовь, — повторила она. Потом свернулась калачиком на кровати и закрыла глаза. И я, мысленно пожелав ей покоя, ушел в зал. Там я пробыл недолго, минут двадцать. А затем вышел на кухню, где покоилось тело Комочкова, приоткрыл одеяло, вглядываясь в уже заострившиеся, восковые черты лица друга, вспомнил и прочитал молитву. «Вот этим мечом, — подумал я, коснувшись острия, — тебя и убили… Но твой убийца понесет наказание, где бы ни скрывался». А я уже знал, где он может прятаться. Открыв люк, я осторожно спустился по лестнице в подвал, подсвечивая себе фонариком. Вот здесь должно было быть мое дежурство. Здесь была установлена моя мышеловка для крысы. Почти бесшумно я прокрался в угол подвала, напротив цементных плит. Но из двух меня интересовала всего лишь одна — та, с боков которой отсутствовала пыль. Я уселся на небольшой чурбачок и стал ждать. Я понимал, что, возможно, мне предстоит просидеть тут очень долго. А может быть, и вообще проторчу впустую. Крыса в эту ночь может не появиться… Но я запасся терпением. И во мне жила ненависть, которая не давала мне задремать. Изредка я светил фонариком, проверяя, сколько времени и все ли на месте. Но никаких звуков ниоткуда не доносилось. Прошло два с половиной часа.
И вот — я мгновенно вздрогнул — до меня дошел легкий скрежет. Я напрягся, сжимая рукоять меча и готовясь включить фонарь. Но глаза мои и так уже привыкли к темноте и различали предметы вокруг. Цементная плита поехала в сторону, из-под нее вырвалась узкая полоска света. Скрежет усилился, образовался лаз, из которого стала подниматься человеческая фигура, державшая свечу. Вот она встала в полный рост, развернувшись ко мне лицом. Я включил фонарь, а острие меча уперлось в горло этого человека.
— Стоять! — произнес я одно слово.
Глава 13
«Летучий глаз»
У мужчины, которого я держал «на крючке» с помощью своего меча, было одутловатое, землистого цвета лицо, высоко поднятые брови и испуганные глаза. Он так походил на свою мать Зинаиду, что у меня не было нужды гадать, кто стоит передо мной. Беглый убийца был ниже меня ростом, но значительно шире в плечах и массивнее. Если бы нам сейчас пришлось схватиться, то я бы, наверное, не устоял, хотя меч в моей руке давал мне значительное преимущество. Но Григорий и не делал никаких попыток к сопротивлению. Он опустил плечи, как-то обмяк, тревожно всматриваясь в меня, вернее, в слепящий его луч фонарика.
— Погодите, не убивайте… — пробормотал он. — Я не сделал вам ничего дурного.
— Медленно повернись и иди к лестнице, — произнес я. Он послушно выполнил мое приказание. — Теперь стой спокойно.
Не спуская с него глаз, я стал спиной подниматься вверх, нащупывая ступеньки. Положение мое было довольно шаткое: в одной руке меч, в другой — фонарик, я даже не мог опереться на перила.
— Давай двигай по лестнице на меня, — сказал я. — И без глупостей.
Я головой выдавил крышку люка и выбрался на кухню. Через минуту вслед за мной здесь же оказался и Григорий.
— Теперь открой дверь и иди вперед, — приказал я, коснувшись острием меча его лопатки. Мне надо было привести его в комнату Маркова. И через некоторое время мы были там.
— Егор! — позвал я. — Включи свет, у нас гость.
— Э? Кто здесь? — услышал я знакомый голос. Загорелась лампочка, и Марков недоуменно уставился на нас, протирая глаза. Увидев в моей руке меч, который я прижал к спине Григория, он быстро обо всем догадался и вскочил на ноги. Тотчас же полез в свою сумку и звякнул наручниками.
— Ну-ка, давай лапы! — грозно сказал он и ловко защелкнул железные браслеты на запястьях. Потом повернулся ко мне: — Где ты поймал этого голубя?
— В подвале. У него там гнездо. Знаешь, кто это?
— Можешь не говорить. И так ясно. Так вот, значит, кто держит в страхе всю Полынью? — Марков развернул Григория к себе, вглядываясь, потом толкнул на стул. — Ну, рассказывай про свои подвиги.
— Что вам от меня надо? — затравленно проговорил тот. — Почему вы все меня преследуете? Я никому не причинил никакого зла.
— А убийство девочки? А зарубленная топором женщина? А Николай? — Марков сжал кулаки, и я подумал, что он сейчас ударит Григория, но этого не произошло.
— Я не знаю, о чем вы говорите. Я никого не убивал.
— И там, в Мурманске, когда ты вырезал всю семью?
— Нет! Это сделал не я! Меня просто подставили, чтобы скрыть настоящего убийцу.
Григорий переводил взгляд с меня на Маркова, а губы его дрожали. И мне стало понятно, что он пережил в последнее время, прячась в подвале. Почему-то я почувствовал, что он говорит правду.
— Расскажи все по порядку, — произнес я, усаживаясь на кровать.
— А мы послушаем твои басенки, — добавил Марков.
В течение часа Григорий, волнуясь и заикаясь, рассказывал нам свою историю, а Марков только хмыкал и, прищурившись, смотрел на него. Было ясно, что он не верит ему. Мне же, неискушенному в подобных делах, исповедь убийцы показалась вполне правдоподобной. Со слов Григория выходило, что в Мурманске, сойдя с корабля, он познакомился с двумя кавказцами. Они пили на какой-то квартире, потом еще на одной, а потом он ничего не помнил. Очнулся в незнакомой комнате, в руках — нож, на полу — трупы хозяев. Он испугался, бросился бежать. Григорий понимал, что все улики падают на него. Но за те два дня, что ему удалось остаться на свободе, он сумел разыскать кавказцев, вычислив первую квартиру. Они и не скрывали того, что убийства и изнасилования — дело их рук. Но сказали, что ему все равно не отвертеться и будет лучше, если он уедет вместе с ними в Чечню. И еще предложили пронести на корабль мощный заряд взрывчатки. Григорий понял, что его попросту посадили на крючок именно ради этой цели. Началась драка. Его ударили чем-то тяжелым по голове, а затем выбросили из машины на улицу. Там его и забрали в милицию. Следователь не поверил ни единому его слову, а может быть, он уже был подкуплен чеченцами. Нужен был преступник, чтобы отмазать их. И им оказался Григорий. Потом — изолятор, допросы, выбивание признания. Каждодневные избиения. Он понимал, что ему грозит смертная казнь. И во время следственного эксперимента решился на отчаянный шаг. Выбив головой стекло, совершил прыжок с третьего этажа, уцелел, бросился бежать. Скрывался на окраине города, в каком-то сарае. Потом удалось пробраться в товарный состав. Жил некоторое время в Москве, скитался по чердакам, собирал объедки. Все это время его тянуло в Полынью. Хотел встретиться с моим дедом, спросить у него совета, как жить дальше. Арсений Прохорович был у него вроде учителя и относился к нему всегда как к родному внуку. И он отправился сюда. Пришел в поселок ночью, постучался к матери. Все рассказал ей, всю правду. А вот деда уже не застал… Что же теперь было делать? Оставаться здесь или идти скитаться по России вечным изгоем? Была даже мысль уйти в какой-нибудь монастырь. Но он решил пока пожить в пустующем доме Арсения Прохоровича. Тут, в подвале, было укромное место, вроде небольшой комнатки с дренажной системой для воздуха, укрытое сверху цементной плитой. Так просто сдвинуть ее было нельзя. Требовалось повернуть рычаг под нижней ступенькой лестницы, и тогда мощная пружина ослабевала, а плита подавалась в сторону. Точно такой же рычаг был и внутри комнатки, чтобы вернуть плиту на место. Об этом Григорий знал еще с детства, когда проводил у деда все свободное время, обучаясь его хитростям во врачевании. Он жил там некоторое время, пробираясь по ночам к матери и запасаясь продуктами. Потом подыскал себе еще одно лежбище — на болоте. Так, на всякий случай. И оно ему пригодилось, когда в Полынью приехал я…