Мышонок
Шрифт:
Обратившись к женщине, Степаныч сказал:
— Понимаешь, я послал за ним мышонка, чтобы узнать, кто у них сейчас на подозрении, за кем он увяжется. Оказывается, попрежнему мы. Но как я его не заметил, когда в переулок поворачивал!
— Он за будку спрятался, — сказал Ленька.
Женщина подошла к мальчику, сняла с его головы картуз и пригладила волосы.
— Молодец, Леня! — сказала она ласково и, посмотрев ему в лицо, добавила: — А взгляд братов — умный, веселый.
От этих слов у Леньки вдруг стало в груди тепло.
— А я узнал вас, — сказал он, широко улыбнувшись. — По голосу узнал.
— Очень приятно, — засмеялась женщина.
— Ты, наверно, есть хочешь? — спросил Степаныч.
Ленька взглянул на стол:
— Да, огурчик бы съел. И колбаски колечко. С хлебом.
Степаныч положил на тарелку хлеб, несколько кусочков колбасы и пару огурцов.
— Пойдем, — сказал он. — Тут тебе и товарищ найдется.
Они вошли в соседнюю комнату. Девочка лет одиннадцати-двенадцати, смуглая, черноволосая, с карими глазами, поднялась при их входе с табуретки и поправила волосы.
— Вот, Галя, угощай Леню, он сегодня поработал лучше всех!
Девочка взяла из рук Степаныча тарелку, придвинула табуретку к столу, пригласила:
— Кушайте.
Степаныч ушел, а Ленька остался с девочкой.
В две минуты он уничтожил принесенное.
— Може еще желаете? — спросила Галя.
— Могу и еще.
Когда девочка принесла еду, Ленька сказал:
— Я могу таких огурцов сорок штук съесть. Ты думаешь, если я мал ростом, так много не съем? Я раз целую кастрюлю борща проглотил.
— О-о? — воскликнула девочка, у которой от удивления расширились глаза.
— А ты не знала? О-го! Я еще и не то могу! Я одной рукой три пуда выжимаю.
— О-о?! — еще шире открыла глаза Галя.
— А ты думала что? Я вот даже трое суток могу бежать без остановки.
Галя подумала и серьезно спросила:
— А сколько ты можешь брехать без остановки?
Посмотрев на нее с уважением, Ленька сказал:
— Вот ты какая! А я думал, что ты и вправду поверила. — И сейчас же спросил: — Тот вот, что с длинными усами, — твой отец?
— Да.
— Весь в тебя. И глаза, как у тебя, и нос. Вот только усов у тебя нет. А где твоя мамка?
У девочки вдруг задрожали губы. Она что-то прошептала и отвернулась.
— Что? — не понял Ленька.
— Беляки убили, — громко сказала она и всхлипнула.
Ленька вдруг стал серьезен.
— Ты не плачь, — сказал он девочке. — Разве этим поможешь? За что они ее?
Порывисто вздыхая, Галя рассказала, как мать ее, уборщица в тюремной больнице при руднике, помогала бежать заключенным и попала под обстрел.
— Вы, значит, не здешние? — спросил Ленька.
— Ни, мы с Чистяковского рудника, а тут мы тилько три месяца. Батя на заводе работает, на металлургии.
Подумав, Ленька спросил:
— Кто у большевиков в Москве царь?
— У большевиков царя нема, шо ты! — удивилась девочка.
— Правильно. А кто у них самый главный?
— Ленин.
— Правильно. А кто самый умный?
— Та Ленин же.
— Правильно. Какой генерал хуже — Краснов или Деникин?
— Оба хуже. — Видя, что Ленька молчит, Галя спросила: — Правильно?
— Кажется, правильно. Надо для верности Ваню спросить. Ваня много знает. А если чего не знает, у отца спросит, у Степаныча, — тот уже все на свете знает (Ленька понизил голос до шопота), он здесь самый главный, понимаешь?
Когда стало темнеть, в комнату опять вошел Степаныч.
— Познакомились? Вот и ладно, — сказал он. — Ну, я сейчас пойду. Ты, Леня, не выходи, пока шляпа тут сидит. Да он, наверно, за мной сейчас увяжется.
Однако это предположение не оправдалось. Степаныч ушел, а пучеглазый продолжал сидеть. Очевидно, он подозревал, что здесь было собрание, и намеревался проследить участников. Стали совещаться, как от него избавиться. Галин отец, почесав затылок, сказал:
— Шо ж, меня вин все одно познае, раз я тут живу. Пиду, побалакаю с ним. У меня с ними особлива мова. Я в Чистяковке с одним так побалакал, вин и отлипывся.
— Но рукам волю не давай, слышишь, Ковтун, это ни к чему! — предупредила женщина.
— Добре. Я ж не маленький, — розумию.
Взяв в одну руку табуретку, а в другую ведро из-под умывальника, Ковтун вышел во двор. Приставив табуретку к забору, он стал на нее и, подняв ведро, вылил помои на улицу.
— О-ах!.. Что это?! — заорал шпик, хватаясь руками за голову.
— Виноват, господин, я обознався, — вежливо сказал хозяин, глядя через забор. — Тут до нас один стрикулист повадывся ходыть. Во дворе дивчина молоденька живе, вин ее и сманывае, свиняче рыло. Дуже звиняюсь, господин!
— Ах ты мерзавец! Да я тебя!.. Я тебя!.. — От бешенства у шпика задрожала челюсть.
— О-о, так? — удивился Ковтун. — Я с вами вежливо, деликатно, а вы лаетесь. Придется отчинить калитку да надавать вам по потылице.
— Я тебе выйду, я тебе выйду, попробуй только! — взвизгнул пучеглазый, засовывая руку в карман.
Глаза украинца сузились.
— Стрелять хочешь? Ну-ну, стреляй. Только допреж со свитом попрощайся.
С минуту они смотрели друг другу в глаза.
— Ладно, — сказал шпик, вдруг успокоившись. — Будет и на нашей улице праздник.
Он поднял с земли шляпу и быстро завихлял вдоль улицы.
— Отак лучше, — сказал Ковтун, сходя с табуретки.
Директор сердится
Иногда швейцара трепала лихорадка. Он кутался, ежился, но, не выдержав, отпрашивался у секретаря полежать часок на скамье в кладовой, пока перетрясет. В таких случаях у дверей директорского кабинета сажали Леньку. Вот и теперь сидит Ленька на табуретке, ерзает, вздыхает. Привыкнув бегать с разносной книгой по цехам, он с большим трудом переносит это вынужденное сидение. Единственное развлечение — это чуть приоткрыть дверь и посмотреть, что делается в кабинете.