Мышонок
Шрифт:
— А ты знаешь, Ваня, кто ходит теперь к красным заместо Петра этого? — спросил Ленька.
— Знаю, только тебе не скажу, хоть, может, верю тебе больше, чем себе. Я и то рассказал тебе много. Ты, Леня, не сердись. Понимаешь, я обещал батьке, что и во сне не проговорюсь.
— Ладно, если обещал, значит молчи, — сказал солидно Леня. Но и солидность эта не могла полностью скрыть нотки обиды на приятеля, которая на миг закопошилась где-то в глубине, против воли мальчика.
У ветряка, прежде чем расстаться, Леня сказал:
— Знаешь очкастого счетовода из расчетной конторы? Ему третьего дня токарь Померанцев зажигалку принес… Вот зажигалка! Величиной чуть-чуть побольше наперстка. Можно на цепочку вешать, как брелок. Конечно, ты мне такую не сделаешь. Померанцев — лекальщик, он самый знаменитый в городе токарь. Ты еще не начинал?
Ваня уже хотел сказать, что и не собирается начинать, так как это не такое простое дело, но неожиданно для себя брякнул:
— Ну и что ж такое, что лекальщик? Я, может, еще и лучшую сделаю. Вот достану подходящий чертеж и сделаю.
На том и расстались.
Ответственное поручение
Хотя в главной конторе занятия начинались на час позже, чем работа в цехах, Ленька на следующий день пошел на завод тотчас же после первого гудка. Ему очень хотелось посмотреть, как будут обыскивать рабочих. Подойдя к шоссе, он увидел, что из множества людей, торопливо шатавших к заводу в молочном тумане ноябрьского утра, то один, то другой то там, то здесь вдруг нагибался, поднимал с земли что-то белое и не торопясь, медленно шел дальше. Подойдя еще ближе и всмотревшись, Ленька заметил, что по всему шоссе, как крылышки белых птиц, рассеяны косячки бумаги. В несколько скачков он приблизился к одному из них, развернул и впился в бледносиние строчки. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — прочел Ленька и в восторге крикнул:
— Ага! Взяли?! Обыскивайте теперь, сколько влезет.
Уже издали было видно, что на площадке перед контрольно-проходными столпилось необычайно много людей.
— Что там такое? Не впускают, что ли? — спрашивали вновь подходившие.
— Обыскивают, — отвечали ранее пришедшие.
Толпа гудела. Из одного конца в другой неслись выкрики, сопровождаемые взрывами хохота.
— Эй, передние, спросите там, чего ищут!
— Мозгу потеряли!
— Подкладку, подкладку щупай лучше. У него в подкладке пушка зашита.
— Эй, стражник! Смотри, блоха из жилетки в завод прыгнула. Догоняй ее, а то все снаряды перегрызет!
Круглолицый парень, вытянув шею, крикнул пожилому рабочему:
— Петрович, ешь скорей сало, что жена на завтрак дала!
— Неужто и сало отбирают? — спросил тот с деланным испугом.
— А то как же! Запасаются, чтоб было чем пятки мазать!
О листовках почти не говорили. Те, кто не успели подобрать на шоссе, спрашивали у других: «Есть? А ну, дай, читану!» Читали жадно и, прочитав, передавали вновь подходившим.
Когда рабочие вошли, наконец, в завод, вся площадка оказалась усеянной множеством белых комочков.
Вечером, когда Ленька уже лежал на сундуке, служившем ему кроватью, в ставень тихо постучали. Думая, что вернулась мать, работавшая в городе прачкой, он соскочил с постели, босиком прошлепал в сени и открыл дверь.
— Иди! Открыто! — крикнул он.
Едва он успел опять нырнуть под одеяло, как в сенях послышался женский голос, совсем не похожий на голос матери:
— Что же ты в темноте гостей принимаешь? Тебе, мышонку, небось, все видно и без света, а я сейчас себе шишку набила!
— Ой, кто это?! — удивился Ленька, но тотчас же догадался и завозился в темноте, нащупывая на подоконнике спички. — Вот они, сейчас зажгу.
Он чиркал спички одну за другой, они вспыхивали и мгновенно гасли. По комнате распространялся едкий запах серы, но огня не получалось.
— Ну, что ты скажешь! Не горят да и только! И чего они такие стали, эти спички? Прямо беда без зажигалки!
Наконец, одна спичка, стрельнув как из пистолета, зашипела, затрещала и медленно, точно сомневаясь, стоит ли, стала разгораться зелено-багровым пламенем.
В комнате стояла та самая женщина, которая уже однажды приходила, и улыбаясь смотрела на Леньку.
— Вот и светло стало, — сказал он, зажегши фитилек. — А сейчас и штаны надену. Здравствуйте!
— Не мешает, — засмеялась женщина. — Здравствуй!
В то время как мальчик одевался, она с интересом осматривалась по сторонам. Несмотря на глиняный пол и крайнюю бедность обстановки, в комнате было чисто и даже уютно.
— А что там, за перегородкой? — спросила она.
— Мамкина кровать стоит. А раньше Семен там спал. Вы опять принесли записку?
— Нет, я пришла по другому делу. Вот давай потолкуем. Мамы твоей нет дома?
— Нет.
— Скоро придет?
— Не знаю. Она когда как. Иной раз и в двенадцать приходит, если стирка большая.
— Так вот какое дело: Петр Степанович говорил, что ты работаешь в главной конторе рассыльным. Так это?
— Так.
— Как ты проходишь в завод — через контрольно-проходные или через калитку, что против конторы?
— Через калитку.
— Тебя там сторож обыскивал сегодня?
— Меня? Нет, что вы! Служащих главной конторы не обыскивают, а меня и подавно. Я по десять раз в день хожу через ту калитку.
— А тебе не приходилось проносить в завод какой-нибудь сверток?
— Из типографии часто бланки таскаю. И завтра с бланками пойду.
— Значит, если ты понесешь завтра какой-нибудь сверток, то при входе в завод его не развернут и не осмотрят?
— Нет. Я понимаю… давайте сверток… я понимаю…
— Обожди, не спеши… Когда ты войдешь в завод, то сверток неси к модельно-столярному цеху. Там, за его задней стеной, в куче стружек и щепок, стоят старые дроги.