Мысли и высказывания
Шрифт:
Первая группа состоит из людей с большими долгами, но с еще большим имуществом, из любви к которому они никак не решаются расплатиться со своими кредиторами. Они с виду, как люди зажиточные, принадлежат к хорошему обществу, но намерения и принципы у них самые неприличные. Как! вы изобилуете землями, домами, серебром, челядью, всякого рода добром, вы – богачи, и не решаетесь урезать часть вашего состояния, чтобы этим увеличить ваш кредит? Чего же вы ждете? Войны? Вот как! вы думаете, стало быть, что она, опустошая всю Италию, оставит неприкосновенными ваши имения? Или закона об облегчении долговых обязательств? Напрасно вы ждете такого закона от Катилины; облегчить ваши долговые обязательства намерен я, но не иначе как после продажи части вашего имущества; для вас, богачей, это единственное средство спасения, и если вы бы пожелали воспользоваться им раньше и не пытались бы доходами с ваших имений бороться с нарастающими процентами – более безрассудной тактики и придумать нельзя – вы были бы и более зажиточными, и более порядочными гражданами. Впрочем, этих людей я ничуть не боюсь: они или откажутся
Октавия. Фрагмент античного бюста
Второй класс – люди кругом задолжалые, но жаждущие власти и силы и воображающие, что им при общем расстройстве государства удастся получить те почести, которые они в спокойные времена считают недостижимыми. Им лучше всего дать тот совет, который, впрочем, относится также и ко всем остальным – чтобы они раз и навсегда простились со своими надеждами. Ведь, прежде всего, я сам неусыпно, деятельно и заботливо охраняю государство; затем – все честные граждане воодушевлены мужеством и сплочены согласием; далее – в нашем распоряжении значительные военные силы; наконец – сами бессмертные боги подадут помощь нашему непобедимому народу, нашей славной державе, нашему прекрасному городу против столь преступного покушения. Но если бы даже они и достигли предмета своих безумных желаний, неужели они думают, что они на развалинах города, среди луж крови его граждан – ведь вот что сулит Риму их нечестивая и безбожная душа – будут консулами или диктаторами или даже царями? Неужели они не сознают, что они, едва только достигнув высшей власти, предмета их вожделений, будут вынуждены уступить ее какому-нибудь беглому рабу или гладиатору?
Август Октавиан. Античная монета
Третья категория состоит из людей уже пожилых, но постоянными упражнениями сохранивших силы своей молодости; к ним принадлежит и тот Манлий, которого ныне сменяет Катилина. Это – колонисты, которых наделил землей Сулла. Вообще, конечно, эти колонисты – люди дельные и хорошие, но есть между ними и такие, которые, очутившись нежданно и негаданно владельцами состояний, стали вести слишком уже широкую и роскошную жизнь; и вот, в то время, как они строят себе хоромы, точно богачи какие, украшают свои усадьбы, заводят многочисленную челядь, дают великолепные пиры, – долги так их опутали, что им уже нужно вызвать из преисподней Суллу, чтобы спасти свои дела. Они же, со своей стороны, соблазнили некоторых крестьян, людей маленьких и неимущих, той же надеждой – поживиться разбоем, как в былые времена. Для меня те и другие – те же хищники и грабители, и вот им мой совет: пусть они образумятся и перестанут мечтать о проскрипциях и диктатурах; те времена столько горя принесли государству, что теперь нет уже не только человека, но даже смиренной овечки, которая допустила бы их повторение.
Музыкант. Мозаика. Помпеи
Четвертый разряд обнимает самую разношерстную и разнокалиберную, а потому и беспокойную толпу. Его члены давно уже погрязли в омуте бедствий и никак не могут вынырнуть из него; отчасти вследствие своей собственной лени, отчасти вследствие неудачного ведения дел, отчасти же и вследствие жизни не по средствам – они обременены старинными долгами. Теперь их одолели вызовы в суд, исполнительные листы, описи их имущества – и вот они, говорят, целыми толпами оставили и город, и деревни и бежали в стан мятежников; но я не думаю, чтобы они были также опасны для своих врагов, как для своих кредиторов. Пусть эти люди как можно скорее падут, если они не могут стоять, но падут так, чтобы не только государство, но даже ближайшие соседи не заметили их падения. Я не понимаю, почему они, не умея жить честно, желают погибнуть непременно с позором; не понимаю также, почему они считают меньшим горем для себя погибнуть гурьбой, чем если бы им пришлось погибать поодиночке.
К пятой группе я причисляю отцеубийц, кинжальщиков – словом, всех преступников. Их я от Катилины не отзываю; они не захотят оставить его, да и лучше для нас, если они погибнут смертью злодеев, раз их так много, что острог их не вмещает.
Август Октавиан в тоге. Фрагмент античной статуи
Последнее место занимает, не только по моему счету, но и по своему характеру и образу жизни, тот класс, который всецело принадлежит Катилине; это – его дружина, говоря правильно, его фавориты и наперсники. Вы видите их, как они расхаживают, гладко причесанные и напомаженные, одни – безбородые, другие – с изящной бородкой, одетые в длинные туники с рукавами и в широкие, точно паруса, тоги. Все их рвение и способность бодрствовать по ночам посвящены ими ночным оргиям. В этой компании находятся все шулера, все прелюбодеи, все срамники и развратники. Эти милые, нежные мальчики умеют не только любить и быть любимыми, не только петь и плясать, но и поражать кинжалом и отравлять ядом; и если они отсюда не уйдут и не погибнут, то знайте, что даже после гибели самого Катилины их общество будет рассадником Катилин в нашем государстве. Но чего же, собственно, хотят эти несчастные? Неужели они собираются взять с собою в лагерь и своих любовниц? А как же они обойдутся без них, тем более в теперешние долгие ночи? И как перенесут они Апеннины с их снегами и морозами? или они думают, что их привычка плясать нагими на пиршествах поможет им легче переносить стужу? Вот будет страшная война, когда Катилина окружит себя этим штабом развратников!
Теперь, квириты, противопоставьте этой славной рати Катилины ваши силы, ваши войска. Прежде всего представьте себе в противовес тому испитому, раненому гладиатору, ваших консулов и полководцев; затем, в противовес той отверженной и обессиленной шайке неудачников – цвет и силу всей Италии. Укрепления колоний и муниципиев тоже, полагаю я, устоят против лесистых холмов Катилины. Но к чему сопоставлять остальные ваши силы, средства и запасы с беспомощностью и нищетой этого разбойника; оставим все эти опоры власти, которыми изобилуем мы и которых лишен он – сенат, римских всадников, столицу, казну, доходы, всю Италию, все провинции, столько иностранных народов – оставим, повторяю, все это и сравним между собою наше дело и их дело; одно это сравнение покажет вам, как незавидно их положение.
Римлянин. Фрагмент античной статуи
В наших рядах сражается скромность, в их рядах – задор; за нас стыдливость, за них – разврат; за нас честность, за них – обман; за нас благочестие, за них – безбожие; за нас благоразумие, за них – бешенство; за нас благородство, за них – позор; за нас воздержание, за них – сладострастие; за нас, далее, справедливость, умеренность, доблесть, мудрость, все вообще добродетели, идут в бой против несправедливости, распущенности, малодушия, неразумия, всех вообще пороков; и в довершение всего, достаток сразится с нищетой, благонамеренность с беспутством, здравый смысл с бессмыслием и бодрая надежда с полным отчаянием. В подобной битве, я думаю, даже при недостатке человеческого усердия, сами боги заставили бы эти столь многочисленные и тяжкие пороки отступить перед столь блестящими добродетелями.
Август Октавиан. Фрагмент античного бюста
При таком положении дел вы, квириты, охраняйте, как я вам уже раньше сказал, дневными и ночными караулами ваши жилища; что же касается города, то я уже позаботился об его безопасности, не тревожа вас и не призывая вас к оружию. Все ваши колонисты и муниципалы, будучи уже оповещены мною о предстоящем ночном набеге Катилины, легко защитят свои города и области. Гладиаторов, в которых он видит свою надежнейшую дружину, – и действительно, своей отвагой они превосходят многих патрициев, – я своей силой удержу в повиновении. Квинт Метелл, которого я предусмотрительно отправил в Галльскую и Пиценскую области, или разобьет этого человека, или лишит его всякой свободы движения. Относительно же прочих мер, подлежащих решению, ускоренному или немедленному приведению в исполнение, я войду с докладом в сенат, который, как вы видите, уже созван.
Теперь обращаюсь к тем, которые остались в городе или, говоря правильно, оставлены в городе Катилиной на гибель самому городу и всем вам; хотя они и враги, все же я вижу в них и граждан и поэтому хочу сделать им строгое и настойчивое предостережение. Если кротость, которую я проявлял до сих пор, и казалась кому беспечностью – ее целью было: вызвать обнаружение того, что оставалось скрытым. Теперь же я должен помнить, что этот город – моя отчизна, что я – их консул, что мой долг – или жить с ними, или умереть за них. Нет караулов у ворот, нет засады на дороге; если кто желает уйти – я могу оказать ему эту льготу. Но если кто в самом городе осмелится злоумышлять, если я о ком узнаю, что он совершил или даже только задумал или подготовил какое-нибудь противогосударственное деяние, – тот убедится, что в нашем городе есть бдительные консулы, есть отличные магистраты, есть деятельный сенат, есть вооруженная сила, есть, наконец, тюрьма, построенная нашими предками на гибель нечестивым и уличенным преступникам.
Римлянин. Фрагмент античного бюста
И все это, квириты, будет устроено так, что важнейшие дела окажутся совершенными с наименьшим шумом, величайшие опасности – устраненными безо всякой сумятицы, жесточайшая и страшнейшая междоусобная война, о какой люди запомнят, – предотвращенной под одним только моим предводительством, предводительством безоружного человека. Я постараюсь, квириты, если это будет хоть сколько-нибудь в пределах возможности, повести дело так, чтобы даже злодеи из горожан не понесли кары за свои злодеяния; но если сила явной преступности, если нависшая над государством опасность заставят меня по необходимости отказаться от этой моей снисходительности – я обещаюсь вам достигнуть хоть того (что, однако, тоже кажется вряд ли достижимым в столь трудной войне со столь злокозненным врагом), чтобы никто из благонамеренных граждан не пострадал и вы все окупили свое спасение ценой гибели немногих лиц.